Может быть, именно поэтому в одном из сверхсекретных центральных залов Главного управления КГБ в Москве был изобретен альтернативный метод демонстрации собранных разведданных. Это была более «старая технология», представленная стоящей посреди зала большой плексигласовой доской, на которой наглядно демонстрировалось происходящее. На боковой части доски, сверху вниз, были перечислены пять главных критериев, по которым велось наблюдение; наверху были перечислены основные находившиеся под наблюдением страны, разделенные по степени серьезности выявленных показателей. Всякий раз, когда сообщали о новом показателе, свидетельствующем о приготовлениях к нанесению удару, на доске фломастером рисовали крест. Представление о степени опасности ситуации высокопоставленные сотрудники КГБ могли составить в любой момент, всего лишь взглянув на доску и подсчитав, сколько на ней крестов. Чем больше было крестов, тем, следовательно, больше было и показателей, о которых поступили донесения. Это было просто, но руководителям советской разведки, судя по всему, нравилось, что данные демонстрируются именно так[99].

Выявлять признаки подготовки к войне было, вероятно, вполне разумно. Однако, как и в каждой разведслужбе, едва это задание спускалось на уровень оперативных агентов КГБ, запросы становились все масштабнее и все абсурднее. В Лондоне и Вашингтоне агентам велели подсчитывать количество светящихся окон в таких правительственных зданиях, как Министерство обороны, Государственный департамент или военные объекты. Считалось, что если сотрудники засиживаются за работой допоздна, то это явный признак последних приготовлений к войне. Сотрудникам Центрального управления КГБ и в голову не приходило, что просто рано утром в помещениях этих зданий работают уборщицы[100].

Многие агенты считали эту операцию нелепой. В Лондоне от одного высокопоставленного оперативника КГБ требовали направлять информацию для РЯН, например, подсчитывая количество освещенных окон в Форин-офисе [Министерство иностранных дел Великобритании], а также найти планы эвакуации высокопоставленных чиновников и военных накануне ядерной войны. Как и его коллеги-агенты, он относился к подобному цинично, но ему не оставалось ничего другого, как подыгрывать. «Мы выполняли инструкции только на словах, – вспоминал он. – Мы делали вид, что их исполняем и писали отчеты о том, как старательно мы пытаемся изучить Форин-офис», – говорил он своим коллегам[101]. Этого агента звали Олег Гордиевский, ему предстояло сыграть важную роль в разворачивающейся драме.

Даже отделение КГБ в Ленинграде, втором крупнейшем советском городе (ныне Санкт-Петербург), получило предупреждение о том, что для мира настал самый опасный со времен Второй мировой войны момент, и всем агентам приказали выявлять признаки нападения, возможно, через соседнюю Финляндию. Олег Калугин, руководитель тамошнего управления КГБ, тайно, у себя дома, слушал радиостанции «Всемирная служба Би-Би-Си» и «Голос Америки». Он просто «не мог поверить» тому, что услышал от московского Центра, и спрашивал себя: «Что же это такое творится?» Он вспоминал, что «многие резидентуры КГБ и ГРУ, услышав эти предупреждения из Москвы о неизбежном ядерном ударе… отнеслись к ним очень скептически и восприняли это как еще один пример кремлевской паранойи»[102].

Однако в операцию РЯН были включены не только сотрудники КГБ и ГРУ. Существуют доказательства того, что агентам чехословацкой и болгарской разведслужб тоже поручили выявлять признаки боеготовности в странах НАТО и военных приготовлений