Таковы последние кадры фильма. Она задержала на них свой взгляд, и я поступила так же, деля воспоминания об увиденном между нами, как нечто сладкое, слизываемое с одной ложки на двоих.

Я смотрела. Светоотражатель, укрепленный на заднем крыле велосипеда, становился виден все хуже по мере того, как она углублялась в темноту. Смотрела, как она работает педалями – сначала быстро, а затем медленнее, потому что начался спуск с холма. Смотрела, как, на секунду вскинув руки, она наслаждается скоростью и опасностью, а затем опускает их и продолжает свой путь. Я смотрела, как она едет.

А затем я потеряла ее из виду. Велосипед исчез, но на дороге все было спокойно. Я наклонилась вперед, чтобы разглядеть что-нибудь еще, но тут зеркало потемнело, и я услышала, что кто-то стучит в окно моего фургона.

Я поворачивала шею до тех пор, пока не оказалась лицом к лицу с незваным гостем.

Это был мистер Флорис, учитель биологии в девятом и десятом классах и тюремный надзиратель в своих темных мечтах и тайных фантазиях. Все знали, что в свободное время он любит прочесывать территорию школы, страстно выискивая, кого бы оставить после уроков. И хотя не было ничего удивительного в том, что он оказался на автостоянке в ожидании проспавших и прогуливающих учеников, все же, попавшись, я испытала шок. Я совсем забыла, где нахожусь.

Он постучал костяшками по стеклу, затем опустил красный шарф, которым обмотал лицо, чтобы не замерзнуть. Когда его рот оказался на свободе, я увидела, как потрескавшиеся губы выговаривают под усами: Вы. Немедленно откройте окно, юная леди!

Между нами было всего-навсего стекло, но я не слышала его. Не слышала ничего, кроме далекого шуршания по дороге двух велосипедных шин. Он снова заколотил в окно, и я наконец очнулась и опустила стекло со словами:

– Простите, мистер Флорис. Я вас не заметила.

Одновременно я посмотрела в зеркало заднего вида – мне нужно было знать, со мной ли она. Может, скрючилась в темноте позади водительского сиденья? Но мне помешало отражение бледной девушки, вновь протирающей глаза, что было плохо. На ее щеках виднелись сероватые потеки туши для ресниц, словно она укрылась у себя в фургоне, чтобы поплакать. Это было не так. Я не плакала уже много лет.

На голове у меня красовалась пухлая шерстяная шапка, которую моя подруга Дина стащила в молле, но она ей не подошла и потому стала моей. Шапка была низко надвинута на брови, и моих ушей не было видно. Не было видно и заднего сиденья, на котором все еще могла сидеть Эбби.

– Мисс Вудмен, – провозгласил мистер Флорис. – Вы в курсе, что уже начался третий урок и вы должны быть в классе? Выбирайтесь из машины и идите со мной, или же мне придется сделать в журнале соответствующую запись.

Со мной такого раньше не случалось. Ведь я еще не начала прогуливать уроки, и в моем «личном деле» не было записи о том, что я буду «жалеть о своем поведении всю оставшуюся жизнь». Я еще не разбилась на множество мелких осколков – в коем состоянии пребываю до сих пор.

Все равно я не вышла из фургона.

– Но… – сказала я и замолчала в ожидании.

Разве он не видит?

Я думала, он наконец-то заметит, что я не одна. Мистер Флорис стоял достаточно близко к машине, чтобы разглядеть откидное место и сидящую на нем девушку. Ну… девушку-призрак, прячущую лицо за волосами. Разве ее здесь не было – чумазой, с разбитыми коленками?

Я по-прежнему чувствовала ее запах. Чувствовала ее дыхание – мы с ней дышали одним и тем же воздухом, хотя умом я понимала, что это невозможно.

Но глаза мистера Флориса остановились совсем на другом – на прикуривателе, выскочившем из приборной доски с громким характерным хлопком.