And burn the long-lived phoenix in her blood;

Make glad and sorry seasons as thou fleets,

And do whate’er thou wilt, swift-footed Time,

To the wide world and all her fading sweets;

But I forbid thee one most heinous crime:

O, carve not with thy hours my love’s fair brow,

Nor draw no lines there with thine antique pen;

Him in thy course untainted do allow

For beauty’s pattern to succeeding men.

Yet, do thy worst, old Time: despite thy wrong,

My love shall in my verse ever live young.

тупи, безжалостное Время, когти льва,

рожденное землёй, отдай земле, пусть жрёт,

клыки из пасти тигра можешь рвать,

жги птицу Феникса, не вечен ей полёт!

всему, о Время, твой недолгий срок,

увянут пусть прекрасные цветы,

куст роз последний сбросит лепесток,

но одного, молю, не делай, ты!

пусть не коснётся милого лица

твоих часов безжалостная тень,

и красоту оставь для образца

тем, кто войдёт за нами в новый день

но если времени не властно сохранить,

в моих стихах он юный будет жить…

A woman’s face with Nature’s own hand painted

Hast thou, the master-mistress of my passion;

A woman’s gentle heart, but not acquainted

With shifting change, as is false women’s fashion;

An eye more bright than theirs, less false in rolling,

Gilding the object whereupon it gazeth;

A man in hue, all ’hues’ in his controlling,

Much steals men’s eyes and women’s souls amazeth.

And for a woman wert thou first created;

Till Nature, as she wrought thee, fell a-doting,

And by addition me of thee defeated,

By adding one thing to my purpose nothing.

But since she prick’d thee out for women’s pleasure,

Mine be thy love and thy love’s use their treasure

природа женщиною в роскоши убранства

твой лик рисует, Господин (иль Госпожа?)

душою нежен, но лишен непостоянства,

что в женщинах для нас удар ножа

обмана нет в глазах, в них свет и счастье

любой предмет вмиг в злато превратят,

к тебе все дамы воспылают страстью,

мужчины все в друзья к тебе хотят

задуман женщиной, но план первоначальный

судьба ль, природа поменяла для тебя

дала отличие, что душу мне печалит,

твою любовь отняла у меня

любовь моя к тебе пусть будет тенью,

а ты для женщин станешь наслажденьем…

So is it not with me as with that Muse

Stirr’d by a painted beauty to his verse,

Who heaven itself for ornament doth use

And every fair with his fair doth rehearse

Making a couplement of proud compare,

With sun and moon, with earth and sea’s rich gems,

With April’s first-born flowers, and all things rare

That heaven’s air in this huge rondure hems.

O« let me, true in love, but truly write,

And then believe me, my love is as fair

As any mother’s child, though not so bright

As those gold candles fix’d in heaven’s air:

Let them say more than like of hearsay well;

I will not praise that purpose not to sell.

не искушён я, пустословий не дарю,

к чему стихам неискренности блеск?

любовь свою я с небом не сравню,

с вершиной гор и синью дивных бездн

не много надо, чтоб с Луной сравнить

и Солнцем милую свою назвать,

цветок весенний, жемчуга ли нить,

со всеми чудесами уравнять?

любимая! стих с правдой обручён,

да, эта правда давит мне на плечи,

ты лучше всех, кто матерью рождён,

пусть не сверкаешь, как златые свечи

я понял истину! а вам дано понять?

хвали лишь то, что хочешь ты продать…

my glass shall not persuade me I am old,

So long as youth and thou are of one date;

But when in thee time’s furrows I behold,

Then look I death my days should expiate.

For all that beauty that doth cover thee

Is but the seemly raiment of my heart,

Which in thy breast doth live, as thine in me:

How can I then be elder than thou art?