Продюсер вряд ли напишет книгу.

А я думаю, о чем еще писать, если все давно написано? Одному судьба французский принц, другому приблудный кот, третьему рекламный буклет. Кота жалко. Принца не очень. Буклет не годится даже на растопку печи.

Ладно, книга будет про любовь.

День 2-й. Портрет

Рассказ Менеджера по рекламе, написанный при участии Помощника Старика

Вечер Аристида начинался в разное время. В ноябре он был ранним, выматывающим душу дождями и ветром; в мае сумерки проходили легко и незаметно.

Аристид любил определенность. День мог был унылым или ночь бессонной, однако все искупала точность этих понятий. Зиму он любил за белый снег, лето за изобилие листьев, цветов и ягод, весну за щедрость обещаний, которые не сбылись; осень всегда была страшной. Студенты шли на занятия, пенсионеры ведрами везли яблоки, девки готовились к свадьбам, сытые, вернувшиеся из отпусков работники строили планы; у Аристида лишь искра медленно гасла внутри. Вечер длился бесконечно.

Художник был одинок. Как это случилось, и почему это часто происходит с неплохими людьми, Аристид объяснить не мог. Смутное воспоминание о ком-то постороннем рядом, о высокой женщине с младенцем, подтверждали вещи, завалявшиеся в шкафу; однажды он собрался с духом и выбросил все. В первый момент Аристид почувствовал облегчение, расправил плечи, затем стало еще тоскливее. Женщина жила далеко, в другом городе, с неинтересным типом по фамилии Вирхов, а может, уже и с другим, кряхтящий младенец давно вырос, но для него они остались прежними. Художник боялся тревожить сон памяти. Пусть бы женщина и младенец попали в аварию, разбились вместе с самолетом, они все равно больше не существуют, думал он сначала, мстительно и зло, а потом все реже и реже. Заходили другие, доны Анны, попутчицы на долгой дороге, были разговоры, был чай с бутербродами, были розы и левкои, был даже фикус. Уходили. Не обманывал безнадегой один вечер.

Раньше он грезил, как грезит всякий интеллигент, что вот-вот – и в дверь постучится черный человек, чтобы заказать реквием, и тогда он всем покажет. Да! Его реквием сразит скептиков с первого взгляда. Или – как тяжело пожатье каменной его десницы! – явится командор, хотя доны Анны след давно простыл; синедрион выберет из сотен тысяч непременно его, чтобы распнуть за идею, или в критический момент цивилизации ему даны будут искусно склеенные крылья, на которых он сиганет вверх раз и навсегда.

Молодость прошла. Идея не родилась. В дверь никто не постучался.

Аристид рисовал шкафчики, козырьки, раскладку для плитки, рекламные проспекты; заказчики не требовали большего. Им было не до реквиема. Все в этом городе собирались жить долго и благополучно.

Снова прошло изобилие, прошли дожди, вечер начинался раньше. Наступил ноябрь. Потом декабрь.

Напившись кофе без кофеина, Аристид уснул за компьютерным пасьянсом.

Назавтра случилось чудо.

– Вещь! Твоя в ажуре, Алексеич. Как договаривались, – широко улыбаясь, сосед-сварщик совал ему в руки громоздкий и не однажды чиненный велосипед.

– Мне не надо, – попробовал отмахнуться Аристид.

– Почему не надо? Тоже дизайн. Три скорости.

– Сам отчего не ездишь?

– Некогда ездить. Разъел булки так, что яйца жмут, – сказал сосед. – А ты у нас сокол молодой.

– Сыну отдай.

– У сына хонда.

Аристид содрогнулся. По его прикидкам, белобрысому золотушному мальчонке должно было быть не больше двенадцати. Какой черт дернул тогда за язык – а хорошо бы велик? Как в детстве, велик, саночки, коньки, катись с ветерком и большего счастья не надо. Ведь где-то на просторах большой страны можно сойти на станции Счастье? Не про нашу жизнь, согласился сосед и помрачнел.