– Есть немного, – неуверенно проговорил Этчем. – Но он их не использует – стирает старые и накладывает сызнова.

– Как же он лечит нарывы?

– Он срезает их – полностью, под корень – своей бритвой.

– Что? – вскричал Ван Ритен.

Этчем не ответил, лишь спокойно смотрел ему в глаза.

– Прошу прощения, – поспешно сказал Ван Ритен. – Вы меня весьма удивили. Это не могут быть гнойные карбункулы. Он бы уже давно умер от заражения крови.

– Кажется, я уже говорил, что это не карбункулы, – промолвил Этчем.

– Но он явно спятил! – воскликнул Ван Ритен.

– Именно так, – согласился Этчем. – Я не могу ни вразумить его, ни сладить с ним.

– Сколько гнойников он «вылечил» таким образом? – с издевкой спросил Ван Ритен.

– Насколько мне известно, два, – прямолинейно ответил Этчем.

– Два? – переспросил Ван Ритен.

Этчем снова покраснел.

– Я видел его, – признался он, – сквозь прореху в стене хижины. Чувствовал, что должен присмотреть за ним… как за невменяемым.

– Да уж вряд ли он вменяем, – согласился Ван Ритен. – И вы дважды видели, как он это делает?

– Я предполагаю, – сказал Этчем, – что он сделал то же самое и с остальными.

– Как много у него их было?..

– Очень много.

– Он ест?

– Как волк, – сказал Этчем. – Ест за двоих носильщиков.

– Передвигаться может?

– Ползает и стонет.

– А жар слабый, вы говорите…

– Достаточный и частый.

– Он бредил?

– Лишь дважды, – ответил Этчем, – когда открылась первая язва и еще раз – позднее. Стоун тогда никому не разрешал приближаться. Но мы слышали, как он говорил и говорил без остановки. Это очень пугало местных.

– В бреду он говорил на их тарабарщине? – спросил Ван Ритен.

– Нет, – сказал Этчем, – но говор был похожий. Хамед-Бургаш сказал, что он говорил на языке балунда. Я его плохо знаю. Языки даются мне нелегко. За неделю Стоун освоил язык мангбатту на том уровне, для какого мне потребовался бы год. Но, кажется, я слышал слова, похожие на мангбатту. В любом случае носильщики мангбатту были напуганы.

– Напуганы? – переспросил Ван Ритен.

– Так же, как и занзибарцы, даже Хамед-Бургаш, и я сам, – сказал Этчем, – но только по другой причине. Видите ли… командир говорил двумя голосами.

– Двумя голосами, – повторил Ван Ритен.

– Да. – Этчем разволновался еще сильнее. – Двумя голосами, будто это был разговор. Один голос принадлежал ему, а другой – тихий, тонкий и блеющий, какого я никогда раньше не слышал. Кажется, я разобрал некоторые слова, произнесенные низким голосом, вроде известных мне слов мангбатту – недру, метабаба и недо, что значит «голова», «плечо» и «бедро», а также, возможно, кудра и некере – «говорить» и «свисток». А в речи визгливого голоса проскочили матомипа, ангунзи и камомами – «убить», «смерть» и «ненависть». Хамед-Бургаш сказал, что тоже их слышал. Он лучше знает язык мангбатту.

– Что сказали носильщики? – спросил Ван Ритен.

– Они сказали: «Лукунду», – ответил Этчем. – Сам я не знал этого слова. Хамед-Бургаш сказал, что на языке мангбатту это значит «леопард».

– На языке мангбатту это «колдовство», – поправил Ван Ритен.

– Неудивительно, что они так думают, – сказал Этчем. – Того дуэта из голосов, как по мне, вполне довольно, чтобы любой поверил в черную магию.

– Один голос отвечал второму? – как бы между прочим уточнил Ван Ритен.

Загорелое лицо Этчема вмиг сделалось серым.

– Иногда говорили оба сразу, – прохрипел он.

– Оба сразу! – Ван Ритен покачал головой.

– Остальным тоже так показалось, – сказал Этчем. – И это еще не все… – Взяв паузу, он несколько секунд беспомощно взирал на нас. – Человек способен говорить и свистеть одновременно? – спросил он.

– Что вы имеете в виду? – не понял Ван Ритен.