– Нам пора избавиться от советских солдат. Они – отработанный материал и уже неинтересны мне. Чтобы завтра их не было в лагере. Выполнять!

Стоя лицом к лицу с врагом, отважные души, осознавая, что их жизнь на исходе, продолжали являть чудеса стойкости и героизма. Смотря в глаза неприятелю, они пели песнь на родном языке – о Родине, столь далекой и в то же время столь близкой, мысль о которой поддерживала их все эти месяцы, наполняя сердца силой и решимостью.

Майские жуки, словно тяжелые бомбардировщики, грозно жужжали в небесной дали. Ласковый и теплый ветерок играл в нежной листве, наполненный благоуханием распустившихся цветов, воздух пленил и опьянял своей чарующей силой. Ребята, радуясь погожему деньку, в приподнятом настроении бежали в школу, то и дело весело перебрасываясь безобидными шутками.

– Привет, дядя Лексей, – влетая в школьный двор, громко приветствовали странного мужчину, чей возраст оставался загадкой из-за густой бороды, потухших глаз и отрешенного выражения лица. Одет он был всегда в линялые военные штаны, поношенные кирзовые сапоги и потертую гимнастерку, поверх которой зимой носил стеганую фуфайку.

Дворник никогда не отвечал на приветствия ребят, и все же они неизменно приветствовали его день за днем, оставляя без внимания его полное равнодушие. В глубокой задумчивости он продолжал размеренно орудовать метлой, безучастный ко всему.

– Слушайте, а почему дворник не отвечает? Дядя Лексей работает у нас уже больше месяца, а никто до сих пор не слышал его голоса, – спрашивали друг у друга школьники поначалу. – Может, он немой? Или глухой? А может, контуженный? Мне мама рассказывала, что у них в госпитале во время войны таких было видимо-невидимо.

– А может, он был партизаном и немцы вырвали ему язык… вот и молчит, не хочет, чтобы все знали о его уродстве.

– Ой, да брешешь ты все. Он просто не хочет с нами говорить, гордится. Или прячется от кого‑то, скрывая прошлое. Кто знает? Может, он бывший полицай.

– Не… Эко ты загнул! Наш директор, Мирон Илларионович, не взял бы такого на работу. Да к тому же он сам привел его в школу, работу дал. Да и с учителями дядя Лексей не разговаривает, даже голову не поворачивает в их сторону. Странный тип, честное пионерское.

– Но директор проявляет к нему глубокое почтение. Сам видел, и не раз.

– Еще бы не ценил: дядя Лексей и сторож, и истопник, и плотник, и уборщик… и все за одну зарплату. Много ли таких найдется?

Так это было или иначе, но в школе неразговорчивый человек, окутанный ореолом тайны, пользовался большим уважением, несмотря на нелюдимость и необщительность.

Все прояснилось в канун Девятого мая. По традиции в школе проходили встречи с фронтовиками, которые во время Второй мировой войны, не жалея сил и жизни, бились с врагом, с каждой минутой приближая час победы. Ветераны рассказывали ребятам не только о том, как тяжело далась нашему народу эта победа, делились не только воспоминаниями давно минувших дней, но и говорили о сослуживцах, о мужестве простого солдата, о его подвиге, стойкости и отваге.

– Дорогие ребята, – начала Мария Степановна, учительница пятого «А» класса. – Сегодня к нам придут в гости необычные люди. Вы хорошо знаете их, так как встречались с ними в нашей школе не раз. Между тем до этой минуты вы ничего не знали об их боевом прошлом, о героизме и непоколебимой воле. Настало время узнать о…

– Мария Степановна, – входя в кабинет, проговорил директор школы, одетый в парадный офицерский мундир, на котором сияли орден Красного Знамени и Отечественной войны, – вы настолько захвалили нас, что мне уже неудобно даже что-либо рассказывать, а моему другу и подавно… Алексей, не стесняйся, заходи!.. Да не смущайся… заходи, заходи!