за которыми отходил ко сну,

за которыми – матрас, наволочка, пододеяльник,

книжные ряды от пола до потолка.

за которыми – далекие /дальние дали/,

где берет начало река

расставаний, за которыми вдохновенье не уберёг,

возносил свою музу, забыв человека,

воспевал неживое, а о живом не мог,

капали дожди. каплями вместо снега

ложились на асфальт, море размером с лужу,

вафельница, яблоки, графин, опустевший холст,

сколько было дел, кроме жизни, простых и нужных,

сколько было жизни, помимо дел, все – коту под хвост.

разносился атмосферным давлением, выбегал

на улицу – отдышаться, снова нырнуть в трехмерность,

сам же сглазил, не стучал, хотя дерево было всюду,

проспал врага,

преодолел тошноту, дрожь в руках и ревность.

равнодушие наступило. новая эра, новая пора,

счастье рассеялось, точно дым из высоких труб,

говорила и показывала Москва, весь экран

занял ужас

от невозможности

испить подставленных

поцелую губ

получается, был рождён в самолюбовании утопать.

сам себе другом, братом или врагом,

сам себе самым страшным стал, кем не думал стать.

просто не подумалось о другом

время состарилось, стрелки надели протезы,

мы уходили дворами, так было немного ближе,

мы избегали волнений – маршрут скоротать и срезать,

солнце падало, и мы опускались ниже,

ниже дна, ниже уровня моря, тревог, мы слагались,

в сумме нас становилось больше, чем было до,

мы боролись, а нам говорили – наглость,

мы кричали, а нас разрезали вдоль.

мы уезжали, часовым поясам утирали

нос,

и они, обернувшись, нас не могли узреть,

стрелки кружились в вальсе и вниз по спирали

спускались, катились, смеялись, кололись. и встретили смерть.

ну здравствуй! ну, здравствуй, нам бы здравствовать тоже,

нам бы силы вернуть, нам бы веру вернуть.

смерть спустилась с крыльца, смерть сказала, что может

вместо этого спеть что-нибудь.

что за песня! там слёзы моря наполняли,

там трепещущим пламенем разносились по лесу слова.

нас укутала смерть шерстяным одеялом, и в том одеяле —

бился тоненький времени пульс.

еле слышный.

едва различимый.

едва…

обретает смысл, обретает голос,

заявляет смело.

отдаётся власти, был колосс, стал колос,

всё осиротело.

собирает пряди, собирает деньги,

дань своим тиранам.

отдаёт приказы, рухнет на колени,

хатха, карма, прана…

соколом взмывает, вьёт гнездо орлицей,

в ноги правду вложит,

бейте плетью, плотью, всё сухие лица,

в год из года строже.

сам себя накажешь, сам себя повесишь,

вот дитю – потеха!

ты бы шёл за нею, боли было б меньше,

от «люблю» осталось —

кочевое эхо.

лагерь разбивали, счастье разлюбилось,

были бы смелее…

сам себя подставил, сделай, милый, милость,

забывай скорее.

забывай, так легче, забывай, так проще,

не вини в ошибках

никого – ты сам!

сделал выбор, сдался. выбрал одиночность,

принесли монетки —

приложи к глазам.

скоро ли скормят нас, скоро ли скорбью

покроют тела короли,

на дворе, на траве лес оставил дрова – наколи,

накололи на шпажки, шажки довели до стены,

посмотри – это кто-то знакомый, никак не узнать со спины,

коконом гусениц, гомоном улиц, смелая курица,

светом истоплено, звуком укушено, щурится

некая масса с набором знакомых касаний —

от брови к руке, от брода к реке, долистали

до сотых страниц, там в бойницы глядятся девицы,

несвободные и неспокойные, недоубийцы?

птицы взлетают, влезают в окопы, щебечут

про все стробоскопы, про все телескопы, про бедных овечек.

скоро за нами? скоро промчится скорый?

с воем сирен вой утихает в холодной квартире за шторой.

вот так посидим. вот так уходи. вот так исчезай.

я к тебе приходил помолчать и взглянуть на прощанье в глаза.