– Кря-кря, – следующий наряд не заставил себя ждать. Еще один больной с пневмонией. Он оказался тяжелее остальных и был доставлен в стационар в обнимку с голубым баллоном. После заехали на базу для смены водителя и тут же снова укатили «в поле»[42] до двух часов ночи. Вернулись. Электропривод ворот на подстанции сломался, и приходилось каждый раз выходить на холод, чтобы открыть скрипучие вручную.

– 116-я бригада, обед, – прозвучало из динамика селектора. Это значит, можно полчаса полежать. Спать, скорее всего, не получится – слишком мало времени. Сменила белье и носки. Как же хорошо! Ложусь на одно из раскладных кресел в женской фельдшерской. «Кря-кря», – дребезжит навигатор. Блин, все-таки уснула. Словно опьянение похмельем, радость короткого забытья сменяется контузией вынужденного пробуждения. Далее все, как в тумане. Кто, чего хочет от нас в такое время? Смотрю на планшет: «69 лет, боль в груди прокалывающая».

– Дорсалгия, – Сеня поставил диагноз дистанционно и, покачиваясь, залез в автомобиль.

– Хорошо бы… – Сегодня дважды не повезло. Помимо суточной ответственности у меня не самый лучший напарник. Из ста с лишним человек у нас таких, к счастью, всего несколько. У Сени свое видение жизни и качества работы, в котором мы не сходимся на 99 процентов.

Снимаем ЭКГ. Сейчас, глядя на такую пленку, я бы без сомнения сказала, что это инфаркт с подъемом[43]. Тогда же зачем-то поставила нестабильную стенокардию[44]. Коллега голыми без перчаток руками уже всадил катетер, сильно намусорив упаковками и перепачкав в крови бабушкину простынь. «Нет, Господи… так работать нельзя». От негодования оживляюсь.

– Сейчас болит?

– Жжение между лопаток. – Мозг категорически отказывается работать, но внутри всплывает похожая клиническая картинка десятилетней давности. Задний инфаркт…

– Катетер есть? Давай морфин сделаем.

– Зачем? – Мне кажется, Сеня и слов-то других не знал.

– Эх, тяжки грехи мои, Господи, – бормочу себе под нос. Набираю морфин и бережно убираю ампулу. Мой первый наркотик на этой подстанции. С больной все хорошо. Доставлена в больницу. Коллега – спать, а я в диспетчерскую под тусклую настольную лампу писать карту. Все равно вернут на исправление. Напишу, как можно проще. Нет сил подняться. Роняю голову на руки.

– Кря-кря… – «О Боже… неужели опять? Пятьдесят четыре года, острая задержка мочи. Ну елы-палы, неужели нельзя до утра подождать?» Смотрю на часы, 4:50. Уже утро. Но такое раннее для еще не оттаявшего февраля.

Катетеризировать не вышло. Ни у Сени, ни у меня. Так же с порога выяснилось, что у больного ковид, что нас, конечно, не удивило. Дядька мучается, хочет облегчиться. Везем в 15-шку. Закрываемся. Прилетает еще два наряда на АКТЦ. А это значит, опять полное облачение. За сутки израсходованы все средства защиты. К 9:15 подгребаем на подстанцию. Двадцать минут на пересменку.

– Помоешь машину?

– Зачем? Все равно сейчас натопчут. – Не следовало быть столь наивной, задавая этот вопрос.

– Но ящик-то хоть заправишь?

– Да, – сквозь зубы процедил напарник. Тут любимое «зачем» уже не прокатывало.

Карета помыта, рыжий ап пополнен свежими лекарствами и огромным количеством тестов. Баллоны заменены. Тут Сене надо отдать должное. Домой? Если бы… дописывать карты. Нас таких несколько. Два линейных врача, педиатр и еще один фельдшер. У каждого дымится ароматный кофе. Теперь сверка карт. Когда я работала на шестой, у нас не было такой опции.

Отгоняя от себя наболевший вопрос «зачем», вместе с чек-апом бумаг провожу работу над ошибками. «Вот здесь хорошо все было – и помощь оказали, и поговорили. А здесь можно было быть посдержаннее. Ивановой забыла актив в поликлинику передать, придется сейчас позвонить. Ладно, не беда. Это лучше, чем плохо спать, думая, что из-за моей лени к бабушке не придет долгожданный терапевт. Семянникова. Тот самый ночной инфаркт. Ну тут вообще косяк на косяке». Делаю выводы. Молюсь за каждого больного и за горе-коллегу. Прошу прощения у Бога и, чувствуя Его тепло, прощаю себя. Что ж, сойдет для первого раза. Какое счастье, что следующие сутки только через две недели.