Это нелегкая встреча. Очень нелегкая.
Неплохо было бы издать специальное пособие «Как вести себя за завтраком, если близкий друг сообщает вам, что у него рак печени». Нет тяжелее разговора, чем тот, что следует после подобного признания. Главное – найти верный тон.
>НЕУМЕСТНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ
– Друзья, у меня рак печени…
– Серьезно? У моего дяди тоже был в прошлом году…
– И как он?
– Умер!
>НЕАДЕКВАТНАЯ РЕАКЦИЯ
– Друзья, у меня рак печени…
– Ну, слава богу, я уже думал, чего похуже!
– А что может быть хуже?
– Ну вот хоть… Дай-ка подумать… Если бы тебя парализовало, например.
– Спасибо. Теперь мне гораздо легче.
>НЕЛОВКАЯ СИТУАЦИЯ
– Друзья, у меня рак печени…
– О боже! Ты был моим любимым мушкетером!
– Почему был?
>НАИГРАННЫЙ ОПТИМИЗМ
– Друзья, у меня рак печени…
– Не переживай, ты сильный, ты справишься!
– А если не справлюсь?
– Даже в голову не бери!
В этот момент кто-то из нас, не сдержавшись, пускает слезу, и все горестно рыдают добрых полчаса.
Я хочу немного снять напряжение и отнестись к своей болезни с юмором. Я принимаю решение окрестить картофелину, что сидит у меня внутри, «дружище Фриц». Итальянцы частенько именуют так неверных друзей, если не хотят называть конкретного имени. С этого момента слово «рак» исчезает из моего лексикона.
Говорю Атосу и Арамису, что днем мне сделают КАТ и я смогу сразу получить результаты. Некоторые с таким диагнозом живут четыре года, а то и все пять. Теперь я знаю все о гепатоцеллюлярной карциноме. Я прямо-таки специалист в этой области.
Друзья сидят как громом пораженные и не могут выдавить ни слова. Да и я не лучше. В конце концов мы идем играть в бильярд, я встаю в пару с четырнадцатилетним сыном бармена. Щекотливой темы мы больше не касаемся. Но тема никуда не делась, она висит над нами, следит за нашей игрой, сверлит мне взглядом спину. Мы побеждаем 6:4, паренек лихо загоняет шары.
Наконец я иду делать долгожданную аксиальную компьютерную томографию. Три сложно произносимых слова, которые означают, что мое тело просветят лучами клетка за клеткой, слой за слоем, точно я – плавленый сырок.
Результат – самое страшное слово на свете после слова «война».
Это практически синоним «смерти».
Метастазы. У меня метастазы в легких.
Я уже прочел, что для рака печени характерны метастазы в легких.
Я – классический случай. Все как в учебнике.
Сколько осталось?
Теперь главный вопрос: сколько?
Сколько мне осталось?
За этим вопросом приходят другие.
Один из них тревожит меня больше всего: как?
Как я умру?
Пойму ли я, что умираю?
Буду ли страдать?
Будет ли у меня агония?
И в эту секунду я понимаю, что «агония», пожалуй, еще хуже, чем «смерть».
Вряд ли я пойму, за что мне этот кошмар, ответа нет, и потому я не задаю себе этот вопрос. По крайней мере, пока.
Сначала надо понять сколько.
Я записываюсь к онкологу, которого уже успел по-детски возненавидеть, словно он проколол мой мячик на пляже. Надо поговорить с Паолой. Мы встречаемся недалеко от школы. Наш разговор происходит под сломанным светофором – Паола припарковалась совсем рядом.
– У меня рак печени и метастазы в легких.
Паола смотрит на меня подозрительно, и я понимаю, что она думает, что я вру. Но все видно по моим глазам, да и в конце концов, актриса номер один у нас она.
– Давно узнал?
– Дней десять назад. Уже сдал все анализы. Это точно не ошибка.
Моя воительница опускает топор войны и принимает решение пойти со мной к онкологу. Нет, это не любовь, она меня не простила. У меня такое чувство, что это какая-то смесь страха и жалости. Но, может быть, мне только так кажется. Она говорит, что я могу вернуться домой. Меня мучают сомнения. Не так я хотел бы воссоединиться с семьей. Паола угадывает мои мысли и напоминает мне, что ничего не забыла. Она просто разрешает мне вернуться домой, поскольку я тяжело болен. Простить она не простила. Настала пора действовать, но сначала нужно понять как.