– Доброго здоровья, Митрофан Иванович.

– Где сам?

– Гордей Зиновьевич? Так на насыпь ушёл; там поутру убитого нашли.

– Кто б сомневался…, – пробубнил себе под нос Новоселецкий, – Ладно. Тогда и мы – туда.

– Может, чайку? – любезно осведомился Филипп, хватая с полу закопчённый до черноты чайник.

– Нет-нет! – спешно возразил Аладьин, переменившись в лице.

– Некогда. В другой раз, – ответил Новоселецкий.

Николаевский посёлок при станции.

До окраинной улицы доехали на экипаже. Дальше – пешком по насыпи к железнодорожному полотну. Там толпился народ. Митрофан Иванович уважительно пожал руку офицеру в синем форменном кафтане:

– Будь здрав, Гордей Зиновьевич. А я вот к тебе с визитом знакомства, так сказать. Новый помощник у меня теперь, господин Аладьин.

Василий Кириллович обменялись с Волосовым почтительным кивком головы.

– Ну, а у тебя нынче что?

– Да вот, обходчик утром обнаружил, – ответил тот, кивая на разрезанный надвое труп мужчины; голова и туловище которого лежали между рельсами, а ноги – на насыпи, – Обычное дело; под поезд бросился.

– Обычное? – удивился Василий, – А отчего они у Вас под поезд кидаются?

– Так всё от одного – от пьянства, – пояснил надзиратель.

– О, Миней Диевич! И ты здесь? – окликнул Новоселецкий урядника.

– А как же, Митрофан Иванович, – откликнулся сипло тот, – Подозреваю, что убиенный-то с моей Шугаевки будет. За женой послали, для опознания.

– А ты чего сипишь? – поддел его исправник.

– Так погода – дрянь. Галоши украли. А сапоги промокают, – пожаловался Миней.

– Это у тебя-то украли?! – поразился Новоселецкий, – У урядника?!

– Наши не больно-то разбирает, у кого красть, – обиженно буркнул тот, – Где сумели, у того и увели.

– Ваше высокородие, – тихо влез в разговор Аладьин, – Дозвольте, я труп осмотрю?

– Смотри, – разрешил Митрофан Иванович.

Василий присел перед убитым и начал пристально разглядывать его. Наклонился, понюхал рубаху. Затем, стараясь не смотреть на разворошенные внутренности, переместился к отрезанным ногам трупа и долго рассматривал подошвы его грязных сапог. Сковырнул с них что-то к себе в платок, завязал узлом, спрятал в карман.

Озадачился и начал кружить по насыпи, вглядываясь под ноги, точно потерял что. Спустился вниз к дороге, вернулся. Побежал в другую сторону, через пути в направлении Шугаевского посёлка.

– Помощник-то у тебя, суетливый какой, – заметил Гордей.

– Университетского образования, – гордо намекнул Новоселецкий, – По протекции самого господина Столыпина! Это вам не хухры-мухры! Пущай смотрит.

Василий тем временем вновь вернулся на место происшествия. Снял с себя одну галошу, сковырнул с неё кусок налипшей грязи и тоже завязал в платок. Опять склонился над трупом и начал въедливо разглядывать его руки; даже вынул лупу из внутреннего кармана жилетки.

И вдруг обнаружил, что пальцы на правой руке плотно зажаты. Аладьин принялся настойчиво разжимать закостенелые члены и, наконец, выцарапал из ладони мертвеца… камушек, неровный жёлто-бурого цвета, размером с копеечную монету.

Василий приложил камушек к насыпи, пытаясь понять, мог ли умирающий перед смертью просто загрести в ладонь камни, коими посыпаны шпалы.

В эту минуту позади раздался женский отчаянный вскрик:

– Семё-о-о-н!! Сенечка-а-а…

И женщина, буквально оттолкнув Василия, бросилась в слезах на труп.

– Ну, вот вам, пожалуйста, и опознание, – констатировал урядник, – Покойник из Шугаевки, Дюрягин Семён.

– А чем он занимался? – спросил Аладьин, подходя ближе и машинально пряча камешек, извлечённый из ладони мертвеца, к себе в карман жилетки.

– Да ничем; где какую работёнку найдёт, на то и соглашался, – ответил Миней Диевич