Не был в первые дни войны, как утверждает Радзинский, особенно близок к Сталину Василевский. До начала августа 1941 года Василевский только один раз на станции метро «Кировская» видел Сталина. Об этом он пишет в своих воспоминаниях «Дело всей жизни».

С именем Василевского связано и очередное проявление Радзинским своего невежества. Бвыший драматург «цитирует воспоминания» Чадаева: «В завершение по телефону он позвонил заместителю начальника Генерального штаба Василевскому…». Не звонил Сталин 24 июля заместителю начальника Генштаба Василевскому. По той причине, что эту должность занимал Ватутин. Но если «правдоискатель» Радзинский «назначил» Жукова наркомом обороны СССР, на должность, которую после Тимошенко занимал сам Сталин, то назначить первого заместителя начальника оперативного управления Генштаба Василевского на должность заместителя начальника Генштаба для него совсем уж плевое дело. Но не для бывшего управляющего делами Совнаркома СССР. Впрочем, о том, что до конца июля Василевский служил в Оперативном управлении, знают все любители отечественной истории.

И еще одна небольшая иллюстрация приемов Радзинского. Не знаю, почему ему потребовалось сочинять «записки» Чадаева? Скорее всего, потому что в опубликованных воспоминаниях Молотова, Жукова и Микояна нет «фактов», которые потребовались драматургу для вящей убедительности своих читателей? Возможно. А для этого Радзинскому потребовалось сделать Чадаева свидетелем разговоров, которые велись в кабинете руководителя партии и правительства. Что он и сделал, уверяя читателей, что в первую военную ночь Чадаев находился в кабинете Сталина. И сделал, надо отдать ему должное, хитро. Он написал, что Сталин поручал Чадаеву вести краткие записи всех заседаний Правительства и Политбюро, проходивших в его кабинете. Отсюда читатель должен сделать вывод, что все записи Чадаева – это свидетельства человека, присутствовавшего в кабинете Сталина и в утренние часы 22 июня. Однако – вот штука! – ночью и утром 22 июня Чадаев в кабинет председателя Совнаркома даже не заходил. Это прямо следует из его интервью Куманеву. Кстати, из подлинных воспоминаний Чадаева следует, что он действительно присутствовал на заседаниях бюро Совнаркома (Совмина), но о своем участии в заседаниях Политбюро не упоминает.

Но Радзинский и от себя описывает в виде комментария, как встретил войну Сталин. И вот как это он делает. Чадаев пишет (допустим, что это он пишет): Тимошенко доложил, что «нападение немцев следует считать свершившимся фактом». Затем драматург живописует с каким трудом говорит Сталин. Наконец, он предлагает Молотову связаться с Берлином и немецким посольством. Душевед-драматург утверждает: «Он еще цеплялся за надежду: а может, все-таки провокация!». Это самый излюбленный прием Радзинского: объяснять, о чем думал в тех или иных обстоятельствах Сталин. Молотов и Жуков говорят лишь об указании Сталина позвонить в посольство. А Микоян вообще умалчивает об этом эпизоде. Ну, даже если Сталин и сказал, что надо связаться с Берлином, то что из этого следует? Ведь глава правительства еще действительно не знает, что началась именно война, а не какие-то крупные провокации армейских начальников. Далее Чадаев у Радзинского пишет: «Политбюро утвердило обращение к советскому народу. В 12 часов его зачитал Молотов». Душевед тут же комментирует: «Он выставил Молотова вперед: он подписывал пакт – пускай и расхлебывает. А пока вместе составляют обращение к народу – два партийных журналиста….». Но Радзинскому известно, что «оба» они ничего не «составляли». Он ниже цитирует Молотова из книги Чуева, который рассказывает автору, как писалось и редактировалось обращение. Конечно, историк Радзинский, получавший, как и другие «демократы», политическое образование на кухне, не в состоянии понять мотивов сталинского решения, хотя и знает о них. Но драматург Радзинский не может не видеть разницы между выступлением Молотова 22 июня и выступлением Сталина 3 июля. И не может не понимать, что с такой речью 22 июня Сталин выступить не смог бы.