Есть два члена Политбюро, якобы ставшие свидетелями растерянности и страха Сталина и рассказавшие потом об этом другим: Микоян и Берия. Последний вроде бы и сообщил Хрущеву о поведении Сталина. Конечно, для Хрущева, по инициативе которого Берию быстренько отправили на тот свет, бывший приятель был надежным источником. В том смысле, что опровергнуть с того света ничего не мог.

У Хрущева этот эпизод хронологически изложен неопределенно. «Когда началась война, Сталин был совершенно подавлен… Он сказал: Я отказываюсь от руководства». В какой-то момент, по словам Берии, он «ушел, сел в машину и уехал на ближнюю дачу». «Мы посовещались с Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым, якобы пересказывает Хрущев Берию, и решили поехать к Сталину и вернуть его к деятельности с тем, чтобы использовать его имя и его способности в организации обороны страны». Сталин при виде соратников испугался, вероятно, «подумал, не приехали ли мы его арестовывать…». Соратники стали убеждать вождя, что еще не все потеряно, что еще есть возможность поднять народ на борьбу с Гитлером, «…тогда Сталин вроде опять пришел в себя».

Практически невероятно, чтобы Берия сочинил, а потом рассказал Хрущеву эту байку. Берия уже сразу после смерти Сталина стал выражать недовольство некоторыми действиями покойного вождя, но клеветать-то ему на Сталина какой был смысл!? И следует учесть, что такой разговор мог произойти лишь в марте – в июне 1953 года, до ареста Берии, то есть когда до беспредельной клеветы на Сталина оставалось еще несколько лет.

Но когда Волкогонов решил внести свой вклад «в разоблачения» Сталина, ссылаться на воспоминания Хрущева у бывшего заместителя главного армейского воспитателя строителей коммунизма возможности уже не было. О том, что бывший «коммунист № 1» – заурядный клеветник к этому времени не знал только тот, кто не хотел знать. «Когда началась война», Сталин никуда не уезжал, после публикаций «тетрадей посетителей» так врать стало опрометчиво. Поэтому-то он и сослался на безымянного члена Политбюро.

В середине 90-х годов на авансцене исторической науки появился еще один «исследователь». В историки переквалифицировался драматург Э. Радзинский, написавший книгу, которую непритязательно назвал «Сталин». Как и Волкогонов, он использовал ее в цикле телевизионных передач, прошедших по первому каналу осенью – весной 1996–1997 гг.; писатель Бушин назвал их «Театром одного павлина».

Разумеется, новоявленный историк не мог пройти мимо событий последних дней июня 1941 года. Описывает он их с помощью, как утверждает, обнаруженной им в секретном фонде Архива Октябрьской революции рукописи Чадаева и своих комментариев к ней. Воспоминания Чадаева, якобы, помогли Радзинскому понять поведение Сталина. Но в цитируемых Радзинским строчках из «засекреченных» воспоминаний Чадаева нет никакой информации, которая не была бы известна из других источников. Однако в них есть весьма подозрительные «неточности», которых нет в воспоминаниях Чадаева, опубликованных Куманевым, помогавшему Якову Ермолаевичу готовить их к печати. И не могло быть!

В цитируемых Радзинским «воспоминаниях» Чадаева есть, например, фактическая ошибка, скорее, невежественная глупость,которую не мог сделать управляющий делами правительства. Собиратель сплетен и слухов драматург ее мог допустить, а человек, проработавший с Сталиным много лет, привыкший к тому, что в документах нельзя допускать неточности, небрежности, не мог. Я называю Радзинского «невежественным» не для того, чтобы его как-то оскорбить. Он такой и есть. Ну какой историк, нет, какой мало-мальски грамотный человек может написать, а Радзинский написал: «Вместо Тимошенко Сталин делает наркомом Жукова». Не «делал» Сталин Жукова наркомом никогда.