Стартовавшая в 1985 году горбачевская антиалкогольная кампания застала откровенно врасплох молодых граждан Советского Союза. Мне в этом году было 19 лет, из которых я уже 4 года самостоятельно покупал алкоголь (три года из них, заметьте, на полностью легальных основаниях). И вдруг на тебе – отпускают только с 21 года! В те годы в обществе развернулась довольно ехидная неформальная общественная дискуссия: «В Афганистан в 18 лет жопу под пули подставлять можно, а выпить только с 21-го? Трогательная, надо сказать, забота о нашем здоровье».

Прежний возрастной порог в 16 лет казался мне, да и не только мне, куда более оправданным и логичным: «Паспорт дали – гражданину можно». Тем более, по доступу к запретным плодам он рифмовался с советскими фильмами категории «Дети до 16 лет не допускаются», где в усеченном цензурой варианте советским гражданам давали некое фрагментированное представление о том, откуда берутся дети.

Секса, как известно, в Советском Союзе не было. Но почти каждый год в нашей школе у кого-то из старшеклассниц округлялся животик, и греховодницу тихо изымали из школьного оборота, отправив сидеть дома (аттестат с «нарисованными» удовлетворительными оценками тайком выдавали потом), дабы лицезрением греха не вводить в соблазн прочих школяров. В школе затем появлялись советские подростковые психологи, которые рассказывали нам, как «правильно» мальчик должен дружить с девочкой.

Но для нас пацанов, весь этот душеспасительный разговор был «мимо кассы», поскольку наши 15-16-летние одноклассницы «дружили» вовсе не с нами, а с более старшими парнями – либо с восемнадцатилетними, уходящими в армию, либо с вернувшимися из армии двадцатилетними «дембелями». Одному такому «дембелю» в ходе скандального судебного процесса даже дали срок за «любовь» с восьмиклассницей из нашей школы – она проболталась родителям, что «встречается с серьезным мужчиной», а те довели дело до суда.

Пока мы только вставали на путь первопроходчества по отношению к винным бутылкам и диско-барам, наши школьные ровесницы уже вовсю занимались тем, что у биологов называется «репродуктивным поведением». Коричневые платьица школьной формы укорачивались так, что практически любое движение приоткрывало то, что, по идее, должно было надежно скрывать это советское ситцевое целомудрие. На лицо выкладывался невероятный слой крем-пудры и румян, отчего наши зюзинские старшеклассницы становились похожими на васнецовских боярынь. По «району» и по лесопарку обнявшись бродили парочки – все какие-то дерново-подзолистые и обоюдогадкие. А по углам шло непрерывное шушукание о методах народной контрацепции – что более эффективно: выкурить подряд четыре пачки «Беломора», сожрать две упаковки аскорбинки по 50 таблеток каждая, или же весь день забираться на шкаф, а затем сосредоточенно с него прыгать (результат мог быть вариативен – вывих, перелом, прерывание беременности).

Сегодняшние дискуссии, что сексуальное просвещение в школах и информирование о контрацепции якобы провоцирует ранние мысли о сексе, они сродни предположению, что лишь знакомство с кулинарными книгами рождает аппетит и мысли о еде. Типа, до двадцати лет кулинарных книг не читал, а потому до двадцати лет и не ел, питаясь, как просвещенный адепт исключительно солнечным светом.

В то время сексуальным просвещением нам служили щедро сдобренные невероятным враньем рассказы «старших товарищей», а также коллективная читка вслух между уроками тайно позаимствованной у кого-то из родительской библиотеки советской гинекологической брошюры «Женщине о здоровье».