– Мы столько мяса не покупали с моего юбилея, который на пятьдесят лет был, а мне уже пятьдесят семь! – отметила мама сегодня вечером, когда мы раскладывали фарш по пакетам.

Старость показывается и ей, заставляет повторять слова, забывать ответы на вопросы.

– Может, пуховик себе купишь? – снова и снова предлагает она мне. Иногда предлагает купить мне самой, иногда говорит «давай тебе купим», а я всё не покупаю. Я не могу объяснить ей, что современные материалы теплее и легче, что куртка-парка с китайского сайта – это не инфантильность. Иногда я отшучиваюсь, предлагаю ей записывать мои ответы, чтобы не забывать. А она всё спрашивает, почему я отказываюсь, когда предлагают.

– …всё говорят, что у нас люди злые, – ведёт монолог продавщица-казашка в овощном киоске, – не такие уж и злые, я считаю.

Я покупала у неё утром семечки из мешка с этикеткой «для птиц» (всего по 39 рублей килограмм), а она повторила мне то, что когда-то сказала моему папе, когда он пришел в её киоск за семечками впервые.

– У меня многие покупают семечки птицам, мы специально такие заказываем. Птицам люди покупают, а себе жалеют. Представляете?

Папа тогда вернулся и пересказал мне этот монолог. А теперь вот и я сама услышала о том, какие добрые у нас люди, сама приняла участие в цепочке добра: продавщица нам семечки подешевле, я их – папе, лежащему с больной ногой дома, а папа их синицам в кормушку.

Да, мой папа кормит птиц. Совсем недавно из пятилитровой бутылки сделал кормушку, вывесил за окно и теперь «смотри, смотри, какая!». Покупает для синиц несолёное сало, ходит за дешёвыми семечками.

«Что-то раньше синиц никто не замечал», – говорит старость, ни к кому конкретно не обращаясь. Но теперь неважно, как было раньше. Теперь у нас селфи, сало и синицы.

В серенаде Шуберта, кстати, тоже есть птицы благодаря переводу Николая Огарёва:

Слышишь, в роще зазвучали

Песни соловья?

Звуки их полны печали,

Молят за меня!

Но повода для печали нет.

Недавно папа возвращался с семечками с рынка, встретил стаю голубей и щедрой рукой угостил их. Сизые простодушные голуби преследовали его за это несколько улиц, папе даже пришлось бежать от навязчивых птиц и прятаться от них во дворах.

И мне видится в этой истории ещё такой драйв молодости, такой задор, что меня отпускает: старость к нам в дом ещё не спешит.

МАРИНА ВАСИЛЬЕВНА

Детство ушло. И уходит всё дальше и дальше. Самое раннее, затем предшкольное, школьное – каждый период пропадает один за другим, и кто-то подчищает следы их маленьких ног.

Книжный магазин в моём доме по улице Волкова давно закрылся. Крупные книжные сети растоптали его, отобрав кусок хлеба, замели дорогу к нему пылью электронных книг.

Этот магазин долго стоял зарешёченный. Крупные рисунки на его стеклах – гномы в очках и колпаках не по размеру – долго выглядывали из-за переплетений решёток, косились на амбарный замок.

А теперь вместо книжного – «Магнит косметик».

– Какую, говоришь, тебе книжку? Помой сначала голову, выродок. Купи лучше девушке гель для душа, за книгу тебе никогда не дадут. И не гляди из-под капюшона, здесь нет больше ничего.

– Я вижу, что нет.

А я даже чувствую.

Судьба забросила меня в один коллектив к моей первой учительнице. Двадцать пять лет назад (мать его) она поздравила меня с первым днём школы. А теперь я принимала у неё отчёты, выпрашивала планы и ловила на переменах, чтобы отработать свою зарплату.

Она была всё также красива. Как может быть красива женщина, которая изо всех сил выдаёт свой максимум: серьги, стрижка, фигура, грим. Она была всё также ухожена и красива, она лишь высохла и более ничего.