Придя домой с прогулки, он садился рисовать музыку, увиденную только что. Плавное легато облаков и резкое стаккато начинающегося ливня, звонкий мажорный лад солнечного дня и тихую печаль уплывающего в облака лунного диска.
В раннем детстве он любил показывать свои рисунки кузине Ане.
– Что это? – спрашивала она.
– Разве ты не видишь? Это музыка про ветер.
– Теперь вижу. Очень хорошо!
Она бережно складывала подаренные рисунки в тисненую кожаную папку.
Одну из акварелей, ту, на которой гривастый конь скакал через разноцветные камни, она особенно долго рассматривала, а потом попросила:
– Подари это мне, Васенька!
– Дарю! – великодушно сказал художник. – Я тебе и рисовал! Это индейский конь мустанг. Ты слышишь? Ты видишь, как копыта стучат?
Кузина сосредоточенно всматривалась в картинку.
– Разве можно услышать то, что нарисовано? – спрашивала она, а мальчик отвечал:
– Нет, услышать нельзя, увидеть можно.
– Можно увидеть копыта, а не стук!
– Как! Ты разве стук не видишь?! – удивлялся маленький художник.
Желтый цветок
1879
Васе исполнилось тринадцать лет, когда он услышал о подъеме национально-освободительного движения на Балканах и обострении международных противоречий. Он был уже достаточно взрослым для того, чтобы самому читать газеты и внимательно слушать рассуждения взрослых.
Война с Турцией началась 12 апреля 1877. Целью военных действий Россия провозгласила свободу православных славян – сербов, болгар, черногорцев от турецкого владычества.
Годом раньше кузен Василия Виктор Кандинский стал судовым врачом на минном транспорте «Великий Князь Константин». Он был смелым человеком, мечтавшим о военной службе с ранней юности. Но когда во время боя на Батумском рейде раздались один за другим несколько взрывов у самого борта транспорта, когда на глазах врача взорвалась бортовая миноноска, а ее экипаж, выброшенный за борт, попал в плен – турки просто вылавливали раненых и контуженных матросов баграми с крючьями, – его настиг меланхолический раптус. Так называется в психиатрии приступ острого, безысходного отчаяния и мучительной невыносимой тоски. Он бросился в воду, чтобы покончить с собой. Матросы спасли его, подняли на борт. Скоро он был списан с корабля и отправлен в отделение для душевнобольных военно-сухопутного госпиталя.
Как гром среди ясного неба настигло семью Кандинских известие о душевной болезни Виктора.
Навсегда ли или излечимо? Он врач, неужели не справится? А и осознаёт ли он, что с ним происходит?
Однако когда следующим летом Виктор навестил одесских родственников, он был вполне здоров и бодр.
Снова веселые прогулки, счастливые вечера, купания в море, долгие задушевные беседы…
Однажды, гуляя на бульваре, они вернулись к тому давнему короткому разговору: «Мы Кандинские. Род наш необычный…»
– Пожалуйста, расскажи! – просил Вася, заглядывая кузену в глаза.
Виктор сорвал желтый цветок, покрутил в руке…
– Не знаешь, как называется?
– Не знаю.
– Мой любимый цвет, ярко-желтый… Радостный цвет, веселый! – Он задумчиво поглаживал пальцем свежие лепестки. – Давай присядем, вот скамья в тенечке.
И он рассказал о древнем родовом проклятии.
– Я прекрасно понимаю основу моей душевной болезни. Я планирую описать ее в одном из научных трудов. Но ведь не все можно предложить коллегам на рассмотрение. Разве расскажешь? Великий грех прапрадедов… Осознанный, осмысленный… Церкви грабили, обозы, на большую дорогу с топором выходили! Сколько душ загубили?! Даст Бог, друг мой, тебя не коснется… А все же помни!
– И никто-никто не может проклятие снять? – тревожно спрашивал Вася.
– Шаманы на моей далекой родине умели. Да только где их теперь найдешь!