Артем замолчал. Я не торопила. Он сделал глубокий вдох, продолжил.

– А тут мужик возьми да и помри. И меня обвинили в убийстве. И не просто в убийстве, а в преднамеренном!

– Как это?

– Стали доказывать, что мы с ним знакомы были, хотя я его в первый раз в глаза видел. Но они, чтобы уж наверняка. Боялись, что несчастный случай или там непреднамеренное в страховой могут не понравиться.

– Как ты выкрутился?

– Под следствием уже сидел, пришел ко мне адепт. Говорит, вытаскиваем тех, кто в отчаянии и обвинен несправедливо. А я в отчаянии был, это уж как раз про меня тогдашнего. Я-то, понятно, слышал о Халиваке, но так что бы верить в него – особо и не верил. Ну, в самом деле: заснять же его нельзя. Ни голос, ни когда он на человеке проявляется. А помехи – это какое тебе доказательство? Да и много нас на планеточке, а он – один, поди успей. Мошенники, думаю, ну точно. Говорю, с чего бы тхенту обо мне волноваться, кто я есть? А этот адепт на серьезных щах и говорит: встречу организую, там все и обсудите с самим Господином.

– И ты согласился, – догадалась я.

– Терять было нечего, – он пожал плечами. – В назначенное время приходит адепт, другой уже. Здоровается. Потом произносит «Да, мой друг», и вдруг, смотрю, мордяха у него меняется, такое лицо становится, как на иконах – безгрешное, что ли, просветленное. И голос! Голос поменялся! Чистый стал, красивый голос. А сказал-то он мне всего только: виновен ли ты? Я говорю – нет. Честно – нет! Он: люди обманывают, я не могу спасать виновного. Можно, говорит, заглянуть в твою душу, убедиться, что ты таков, каким себя показываешь? А я что? Говорю, заглядывай, скрывать нечего.