В колонны юридического построилось семьдесят мажоров во фраках. На курс советского менеджмента – стая веселых девушек. Николай с Андраматом осмотрели себя. Вид у обоих был не праздничный. Кошка пришел в нестираных шортах и многофункциональной футболке. Андрамат стоял в грязном скафандре.

– Ладно, – сказал инопланетянин, – не парься. Скоро закончится. Минута позора, зато потом свобода.

– Да, – согласился Николай.

– Это вы ко мне обращаетесь? – спросил Челдыш.

– Нет, – осторожно возразил Кошка.

– Будем знакомы. Я Юрий. У меня батя влюблен в математику. Он окончил Университет двадцать лет назад. А я на менеджера хотел. Говорю: «Там сложнее! Крутиться надо. У семьи должно быть развитие. Математика – отстой!»

Андрамат подпрыгнул от возмущения, а Николая подкосила острая боль в голове.

– Эй, там, наверху! Потише, – попросил Кошка.

– Ты прикольный. Что слушаешь? – поинтересовался Юра.

– Грибы, – автоматически ответил Николай, а после подумал, прилетит ему от Андрамата или нет.

– Классная группа. Я тоже.

Конфуз случился уже в первый учебный день, когда Николай появился в аудитории. Профессор по топонимике, узрев в зале лишь одного студента, приуныл. Сообщив Николаю, что в прошлом его предмет посещало в десятки раз больше молодых людей, он начал монотонно бубнить о теореме Пуанкаре. Андрамат внимательно следил за речью профессора и тем, что тот писал на доске. Николай спал с открытыми глазами. На двадцатой минуте инопланетянин не выдержал:

– Чушь собачья, – закричал он устами Николая.

Николай проснулся.

Профессор – сама интеллигентность – уступил кафедру Кошке, сев за парту:

– Что ж, насладимся вашей интерпретацией теоремы.

Дискуссия завязалась уже через три минуты. Кошка махал на теоретика грязной от мела тряпкой, доказывая правильность своих суждений.

Профессор, весь белый от пыли, сдался.

– Молодой человек, вы потомок Перельмана?

– Нет, Зевса! – гордо поднял голову Николай.

– Очень похоже. Но вывод, который вы показали, хотя я еще проверю, противоречит общепринятому мнению.

– Да. На вашей планете, – добавил от себя инопланетянин, – все ему противоречат.

– Скажите, что вы еще можете?

– Ну, могу про Ходжа-Зингинпункина, – ответил Андрамат, начав расписывать теорию Ходжа.

– Карету мне, карету! – простонал профессор, выбежав вон из аудитории.

Кошка посмотрел в расписание. Далее шли предметы: физкультура, история СССР, классическая литература.

– Ладно, это неинтересно. Пошли домой, – сказал инопланетянин.

Когда Николай вошел в лекционный зал на следующий день, аудитория была заполнена людьми. Вся ученая Москва в составе академиков, профессоров, доцентов ожидала его появления.

– Уважаемый Николай Георгиевич! Мы просим вас выступить перед нами в расширенном составе. По теореме Пуанкаре и по теории Ходжа, если есть еще что-то, мы послушаем.

Андрамат устами Николая произнес, как будто выступал в Стокгольмской ратуше, где обычно награждают Нобелевской премией малоизвестных миру людей:

– Дамы, господа. Товарищи и… товарищи. Уважаемые рабочие и крестьянки математических нив. Я несказанно тронут, даже рад тому, что вы нашли время посетить мое выступление в университете. За миллиарды лет, прошедшие со времен Большого взрыва, далее углубляться не будем, вы этого не поймете, науки на моей родной планете шагнули далеко в будущее.

Присутствующие переглянулись, но, решив, что это шутка, зааплодировали.

Грибной человечек поклонился:

– Прежде всего позвольте сообщить, что математикой я занимаюсь всю жизнь. Игра ума в море формальных алгебраических правил и неформальных предположений тронула мое сердце еще в детстве – когда я установил, что две звезды, умноженные на ноль, прежде всего останутся звездами. Ноль не отменяет их, так сказать, наличие в пространстве. Это противоречит законам формальной математики. Но неформальной не противоречит! Так, шаг за шагом, я, применяя выработанный метод, опроверг все теории, теоремы, высказывания и прочие.