– Мы во вторую смену, – добавляет она.

– Отлично. Я в первую.

– Ты ведь хороший парень? Как тебя зовут, кстати?

– Жора.

– Егор или Игорь?

– Георгий.

– В общем, Георгий, я тебе это все сказала не для того, чтобы ты Алю преследовал. Если окажешься каким-нибудь извращенцем, я тебя лично побью. У меня черный пояс по карате! – Она замахивается руками, принимает боевую стойку. Она похожа на мультяшного пингвина, решившего напасть на тигра. Посмеиваюсь. – Поклянись, что не будешь ее доставать.

– Не буду.

– Спасибо, что помогли. Как-нибудь позову вас пообедать за мой счет, – говорит Крис.

Мы прощаемся и расходимся. На часах за полночь, а я до сих пор не дома. Проверяю сообщения в телефоне. Несколько пропущенных вызовов от медсестры, текстовый отчет о состоянии здоровья матери.

Медсестра: Быстро идет на поправку, аппетит хороший, завтра-послезавтра выпишут.

Морщусь, начинаю набирать сообщение: «Можно я заберу ее в понедельник?», и стираю букву за буквой. Нельзя, чтобы она заподозрила, как я отношусь к матери на самом деле. Было бы неплохо, если бы та провалялась в больнице еще день.

Ночь пролетает быстро. Когда открываю глаза, уже одиннадцать утра. Тренировка в два, успею еще полежать. Потягиваюсь, зеваю, встречаю новый день с улыбкой. Впервые за последние годы. Телефон вибрирует. Медсестра сообщает, что мать просит ее навестить. Делать нечего, придется идти. Захожу в душ и обильно поливаю себя и губку гелем для душа. От меня не должно пахнуть вчерашним весельем. Мать ненавидит, когда кто-то, кроме нее, расслабляется.

Наскоро умываюсь, одеваюсь в заранее подготовленную одежду и иду в больницу. Знакомая медсестра встречает меня, провожает к палате. Мать лежит на койке у окна, кроме нее еще три человека. Странно, что она не оплатила себе ВИП-палату.

– Жора, ты пришел. – Мать слабо улыбается и протягивает ко мне руку. – Подойди.

Она лежит, бледная и съежившаяся, над губой испарина, на лице вчерашний идеальный макияж. Значит, нанесла водостойкую косметику, ведь ее не размыло в душе. Я только сейчас осознаю это. Заранее спланировала?

– Присаживайся.

Опускаюсь на край кровати. Для окружающих я послушный сын, для матери – ручная обезьянка. Что скажет, то и буду делать.

У такого незавидного положения есть весомое преимущество: хозяин не ожидает от прирученного зверька укуса, а зверек однажды может подхватить бешенство. Клац – и хозяин умирает.

– Как ты там без меня? Отдохнул? – спрашивает мать с усталой улыбкой. Ее волосы прилипли ко лбу и смешались с потом. Руки холодные, пальцы цепкие.

– Как я могу отдыхать, когда ты лежишь в больнице? – Гляжу на нее со всей серьезностью, на какую способен.

– Я не специально, – тихо признается она. – Прости меня.

– Долго не общайтесь, иначе мама переутомится, – вежливо говорит медсестра и выходит из палаты.

– Я знаю. – Глажу мать по руке большим пальцем. – Ты бы ни за что не умерла, верно? – Чуть сдавливаю кожу между ее большим и указательным пальцами. – Ты бы ни за что не оставила меня одного.

По лицу матери проскальзывает замешательство. Пока она опускает взгляд на свою руку, разжимаю пальцы и продолжаю поглаживать ее. Она долго смотрит на меня. Проверяет.

– Жора, я сегодня еще тут побуду, – наконец, выдыхает мать и закрывает глаза. Решила, что показалось. – Маме нужен покой. И тебе тоже.

Едва не передергиваю плечами. Когда у матери есть на меня планы, она всегда выкидывает что-то, чего раньше не делала. Однажды пролила себе кипяток на ногу, якобы случайно, в другой раз поскользнулась на льду и сломала руку. В больнице она всегда говорила: «Маме нужен покой», давала мне небольшую передышку, а когда возвращалась, муштровала еще суровее.