Федор поднялся на ноги.

– Пока идем этим курсом, – буднично сказала я. – А дальше я скажу.

– Это далеко? – поинтересовался Собакин.

– Придет время – и все узнаете.

– А сейчас?

Я демонстративно повернулась к нему спиной и оказалась лицом к Рыжакову. Этот неразговорчивый офицер с умным и жестоким лицом внушал мне гораздо больше опасений, чем скользкий главарь банды.

– Что ж. Я тебя понимаю, – спокойно сказал мне в спину Собакин.

– Я провожу вас в каюту, – учтиво произнес Рыжаков. Он позволил мне прошествовать мимо, ведя за собой Иваненко на цепи наручников. Рыжаков шагал позади нас, негромко командуя направление. По пути он любезно сообщил, в котором часу на «Пепле» завтраки, обеды и ужины. Расписание не отличалось от общепринятого. Давящий взгляд бывшего офицера я ощущала на себе до самой каюты. Будь моя воля, я бы выцарапала ему глаза.

Когда мы с Федором остались одни, я постыдно заревела, потому что первый раз раз в жизни мне было так страшно. Федор Семеныч баюкал меня на своей мясистой груди, утешая:

– Эх ты, ребенок… Выберемся, нас же двое.

– В том-то и дело, что двое, – хлюпала я. – И я не ребенок, мне двадцать три уже.

– А ты не забывай, что тебя можно подстрелить, героиня ты наша.

И в самом деле, я об этом как-то не подумала.

– Не реви, что-нибудь придумаем. Куда летим, мне тоже не говори, здесь может быть спрятана видеокамера.

Я быстренько загнала слезы обратно, оторвалась от мокрой рубашки Федора и выпрямилась.

– Она обитаема, Федор Семеныч, понимаете? Что же делать?

– Кто обитаемый?

– Планета. Где лес. А мы туда бандитов тащим.

– Чш! Придумаем что-нибудь, слышишь? Эх, ребенок…

И тут я отчетливо уловила сигнал – крик о помощи, пришедший издалека, из галактики Мышки. Кто-то заблудился среди звезд. Так далеко наши корабли не летают… Я прислушалась. Такие сигналы иногда улавливали судовые приборы на «Стремительном», но сама, без приборов, я начала слышать их только лет пять назад. Каждый раз сигналы будоражили меня так, будто это я обязана была прийти на помощь.

Будто я могла помочь заблудившимся в галактике Мышки! В галактике, до которой я не могу добраться и которую не достаю своим «фонариком»!

Ответ на сигнал я уловила через несколько секунд. Значит, помощь подоспеет и без меня. Почему я уловила сигнал, идущий оттуда? Единственное, что он сообщал мне – что люди во Вселенной не одиноки. Есть еще кто-то, кто способен путешествовать между звезд. Но почему я так бурно реагирую на чужие сигналы? Инстинкт? Откуда у меня такой инстинкт? И почему я слышу только крик о помощи? И ответ? Это хорошо, что я слышу ответ. Он меня успокаивает. Иначе бы сон потеряла!

Я успокоилась, но некоторое время продолжала прислушиваться к песне Млечного Пути. Он жил своей, не зависимой от меня жизнью. Небольшая звезда в десяти световых годах отсюда непрерывно испускала мощный поток нейтрино – назревала новая. Чуть дальше расточительно извергал вещество белый гигант. Черная дыра со страшной скоростью таскала вокруг себя шлейф пыли. Всё, как обычно.

Потекли сутки за сутками. Собакин ежедневно приглашал нас, пленников, к столу в кают-компанию, мирно беседовал, удивлял обширной, но какой-то неупорядоченной эрудицией, и попутно уговаривал вступить в банду. Манил прибылями, дисциплиной, которая нам нравилась. Кроме нас, за столом обычно восседал капитан Рыжаков, первый помощник капитана и еще несколько офицеров, вероятно, самозваных. Или дезертиров. За столом всегда текли разговоры, было даже весело. Мое присутствие, как женщины, вносило в разговор понятное оживление. Собакин исподволь старался выведать у меня, куда мы, собственно, направляемся, но я отделывалась шутками. Рыжаков время от времени окатывал нас с Иваненко жестким, каким-то каменным взглядом. Он всегда был гладко выбрит и ухожен, почему-то редко улыбался, хотя обладал чувством юмора, довольно циничным. В другой обстановке я бы в него влюбилась, но здесь этот человек внушал мне настоящий страх. Нас не пытались оскорбить или унизить, а ущемляли только запретом свободно перемещаться по кораблю. От кают-компании до каюты нас всегда сопровождал конвой, состоящий из крепкого вооруженного парня. Казалось, нам ничто не угрожает, но это была только видимость.