– Зайнулла, погляди! Тут сабли! – показал ему, приподняв одежду копьем, спрятанное оружие второй нукер.

Третий всадник, спрыгнув с коня, взяв сабли в руки, стал производить незамысловатые движения, развивая скорость и усложняя упражнения. Остальные, рассмеявшись, сидя верхом, начали хлопать в ладоши, причмокивая и щелкая языками.

А спешившийся всадник, радуясь находке самаркандских сабель, крутя ими в воздухе, сверкая клинками, пошел на Архипа с Никитой.

– Ас! Ис! Ас! Ос! – издавая звуки, приближаясь к обреченным в танце, похожем на брачный танец журавлей, он готов был с ходу срубить головы неверным.

«Фить!» – прозвучало в воздухе, и один весельчак, забывший про осторожность, выпучив глаза, захрипел, завалившись на лучку седла. Архип, смекнув, что это стрела вогула попала в цель, с силой толкнул коня Зайнуллы, и конь, фыркнув от неожиданности, завалился вместе с седоком на землю.

– Аааа! – в бешенстве заорал танцор и кинулся на Никиту, размахивая саблями.

Последний пируэт журавлиного танца, чем-то напоминающего современную лезгинку, закончился падением на спину со стрелой в груди.

Зайнулла попытался выбраться из-под коня, но мощный удар копья намертво пригвоздил его к прибрежному песку.

– Уходить надо, – собирая вещи и обшаривая убитых, сказал Никита.

Архип остановил вогула, когда тот попытался вытащить стрелы из тел убитых ногайцев.

– Оставь, Угореша, пусть ногайцы думают, что их людей убили богатые воины. Коней тожа не трогай! Оружия никакого, окромя ножей, не брать, пущай полагают, что это джунгары их побили. Лук-то со стрелами ойратские. Да следы своих ног заметите, демоны! Мордушку в реку! Чего встали? Мертвяков не видали!? По колено в воде идти! Чтоб и следа не оставить!

И беглецы бросились вниз по течению.

Кенжеболат, не дождавшись лазутчиков, послал в сторону реки десяток воинов c напутствием в бой не вступать, а разведать, куда пропал Зайнулла с двумя нукерами. Через час воины нагнали отряд, приведя в поводу трех лошадей с перекинутыми через седла телами убитых.

Кенжеболат, подъехав к телу Зайнуллы, с силой выдернул стрелу.

– Джунгарская, – осмотрев ее, объявил он.

– Две луны назад, благородный, сотня джунгар прошла к белым могилам, они не ушли далеко, – склонив голову, напомнил ему его правая рука Кылышгерей.

– Смерть! Смерть монголам, нарушившим обет пропустить нас через степь и убившим наших братьев! – подняв копья, вскричали воины.

Кенжеболат дождался тишины:

– Нас не простит великий предок Эмир Эдиге, если не отомстим за кровь наших сородичей! Похороним с честью павших воинов и через час выступаем! А хан Кучум подождет! Мы настигнем ойратов и вырежем всех до одного! Их сотня, нас три сотни! Я все сказал!

И гром восторженных криков заглушил последние слова его.

***

Исатай вопросительно посмотрел на Еркена.

– Ты воин. Твоих нукеров убили джунгары. Наш бай Валихан интересуется, не вожделеешь ли ты выступить в восстании против них? Оно будет весной, когда вновь монголоиды вернутся на наши земли.

– Я согласен, отец. Нет мне дороги домой, пока не пролью кровь хоть одного ойрата, – прошептал Исатай.

– Валихан желает тебе выздоровления и передает тебе сурковый жир, настоянный с тибетским алтын-корнем. Это поможет пробитому легкому, которое у тебя медленно заживает.

– А что за девушка ухаживает за мной?

– Моя дочь Ботагоз!

– Я женюсь на ней, – просто и чистосердечно молвил Исатай, как будто вся степь уже была согласна с его решением.

– Мы бедные люди, не спеши принимать решение.

– Я тоже небогат.

– Давай поговорим об этом, когда ты вернешься с победой. А пока обещаю, что не выдам ее замуж до твоего приезда. Сам потом примешь решение, – закончил разговор Еркен, вставая.