– А ты вообще кто такой? – поднялся я со стула и, отложив надкусанный тост, шагнул к полке с кружками. – Эй! Положь мой хлеб! Я сегодня, между прочим, еще не завтракал, потому что кое-кто весь завтрак уже сожрал!

– Ты же сам отказался, – справедливо заметил зеленый. – Спасибо, Вань!

– На здоровье, – проворчал я, поставив перед ним кружку кипятка и подвинув поближе коробку с пакетиками чая и банку с сахаром. – Джем будешь?

– А то!

– Так кто ты такой? – я вернулся за стол. – И меня откуда знаешь? Давай, колись.

– Гремсвуш я, – он насыпал пять ложек сахара в кружку и запихнул еще две прямо в рот. – А господин прапорщик Сердюков, гремлином называл.

– Это который – козёл? – вспомнил я табличку на складе.

– Ага. Сначала каким-то чёртом звал мол, чего только с нефильтрованного самогона не привидится, а потом уже гремлином, – он громко отхлебнул чай и похлопал глазками: – Вань, а Вань, а кто круче, чёрт или гремлин?

– Разные категории, – пожал я плечами, – да и сферы деятельности. Но оба хороши.

– А, тогда ладно.

– А этот самый… Грем… пардон, забыл…

– Гремсвуш.

– Ага, во-во. Это имя или фамилия?

– Не, у меня нет имени. Гремсвуш – это я, мы… Ну, как у вас – люди.

– Народ твой так называется что ли?

– Ага… Вань, а вон в той коробке, там же галеты, да? Ты же их не очень любишь?

– Держи, проглот, – я подвинул ему галеты. – А меня ты откуда знаешь? И что вообще на станции делаешь?

– Живу я тут, – захрустел он галетой. – А можно еще чаю? С сахаром. И джемом… Как с первым интендантским кораблём прилетел, так и живу.

– И не выгнали?

Он расплылся в жутковатой улыбке:

– А меня никто не видел! Ну, кроме господина прапорщика Сердюкова. Но и ему я сам показался по доброй воле. А так, Вань, меня фиг кто разглядит. Мы, гремсвуш, знаешь, как прятаться умеем? У-у-у!

– А чего ты этого коз… прапорщика так официально называешь? Ну, господин, по званию…

– А он сам так попросил называть, а мне что, жалко, что ли? Сначала он испугался, орал, что пить бросит, а потом мне налил, а как я выпил, так он сразу и успокоился. Говорит мол, раз докатился до белой горячки, то теперь вместе с чёртиками и буду дальше пить.

– Во вы алкаши, – заржал я. – Нашли друг друга два одиночества!

– Да он нормальный был, – пожал плечами зелёный и зубастый, – самогоном делился и рассказывал интересно так про свою жизнь армейскую.

– А меня ты откуда знаешь? Подсматривал?

– Конечно. Здесь же скучно одному, а тут ты появился.

– А имя моё?

– Так ты же сразу, как я тебя тяговым лучом на станцию затянул, только вылез из капсулы, сразу заорал мол, добро пожаловать дорогой Иван Васильевич! Да и потом, когда с сам с собой разговаривал, бормотал типа «Господин Зубов, извольте за стол проследовать – жрать пора», ну и всё такое.

– Хм…

Ну да, есть такое. Чтобы не свихнуться в одиночестве и не забыть, как разговаривать, я или пел или иногда болтал сам с собой, со станцией, с теми же помидорами, да и вообще, с чем придётся.

– Погоди, – я вдруг вспомнил его слова, – а что ты там про тяговый луч говорил? Так это ты меня на станцию затащил? А я думал, автоматика сработала.

– Я, – скромно потупил глазки зелёный. – Вань, а ты же не завтракал сегодня. Может, еще омлетика сделаешь? Или еще чего-нибудь… А то загнёшься же без еды.

– Заботливый какой, – хмыкнул я. Хотя подкрепиться бы точно не помешало. Я обвёл взглядом свои владения. – Быстрее всего – омлет. Только грибы закончились.

– А я сейчас сгоняю на склад! – вскочил чёртов гремлин.

– Стой! Тогда еще и в гидропонную загляни, пару помидоров сорви и зелени.

– Понял, Вань! Я быстро!

И он зашлёпал босыми трехпалыми ступнями по металлическому полу к выходу с кухни, а я пошёл к плите и принялся за готовку, пытаясь привести мысли в порядок.