Шеф только-только вернулся из командировки в Петрозаводск и торопливо входил в курс накопившихся дел и изменившихся за две недели отсутствия обстоятельств.

Федосею-то хорошо. Он сейчас прогуляется – и домой, а Болеславу Витольдовичу опять на службу, потому как накопилось дел-то, накопилось, потому и приходилось кое-что обсуждать так вот, на ходу, совмещая проветривание головы с производственным совещанием. Конечно, о делах не впрямую говорили, но обмолвками, понятными для посвященных…

– Как дядя поживает? Новости есть?

Федосей вздохнул.

– Нет.

– Понятно. А сараюшка его? Не разобрались?

Федосей снова вздохнул.

С сарайчиком, из которого стартовал неведомый летун, вообще все получалось так запутанно, что впору было открывать по нему отдельное делопроизводство. По документам, разумеется, никакого сарайчика во дворе дядиного дома не было, но это еще полбеды. Для такого огромного города, как Москва, в этом не было ничего удивительного – горожане всегда были людьми предприимчивыми и трудолюбивыми. В сарайчике, половину которого разделили на клетушки, держали всякую малонужную домашнюю утварь, что в коридоре на стену не повесишь, а на чердак тащить тяжело. Во второй же половине обосновался НЕКТО. Самым скверным было то, что никто так и не смог вспомнить и описать хозяина той половины. Опросили всех жильцов и – ничего. Никто ничего не помнил… Федосей вспомнил эти бестолковые допросы и передернул плечами. Никто и ничего…

Можно было бы подозревать в соседях сообщников, но даже местные бабки, которых в сообщники к контрреволюционерам ну никак не запишешь, оказались в неведенье. Да. Кто-то там был. Кто-то ревел. Сверкало иногда. И все.

– И с сараюшкой никак. Тупик какой-то… По документам там проживал некто Красноуфимцев. Сапожник, прописался полгода назад. Где работал – неизвестно. Ночевал там не часто, но последние две недели жил там постоянно. Даже, говорят, именины справил.

– Фотография? Описание?

Федосей отрицательно покачал головой.

– Вся штука в том, что его мало кто видел.

– А соседи?

Федосей припомнил, как, в конце концов, он собрал сразу всех жильцов этой коммуналки, всех восьмерых мужчин и женщин и попытался с их помощью составить хотя бы описание человека, которого каждый из них на протяжении последних недель видел неоднократно, но из этого ничего не получилось.

Сперва ему показалось, что эти люди издеваются над ним, а потом он сообразил, что те, кто стоял за пилотом этого странного аппарата, что-то сделали с соседями, заметая следы. Он видел, что те честно стараются, но ничего у них не выходило: одни запомнили его рыжим, другие – лысым. У одних он был среднего роста, у других – коротышкой.

Сошлись они только в одном, когда старый дед Бахтаров объявил, что в той квартире уж лет пять как никто не живет, и он уже начал присматриваться к ней, потому как младшему сыну Ильясу пришло время жениться и молодым будет нужно свое жилье. На него дружно зашикали, но дед твердо стоял на своем.

Ну, дед. С такого ничего не возьмешь.

– А соседи его не помнят.

– Как это возможно? Их проверяли?

– Проверили. Обычные люди. Трудящиеся.

Болеслав Витольдович только хмыкнул.

– А участковый? Товарищ Фирсов, кажется?..

– А вот тут самое интересное. Он вообще не помнит, что бывал по тому адресу. Дядины обращения в милицию есть и ответы участкового на заявления дядины есть, а никто ничего не помнит.

Шеф только плечами пожал, и пожатие это можно было трактовать только как «поглядим, поглядим, чего вы тут без меня наворотили», но уж никак не «ну что тут поделаешь»…

– Протоколы допросов, отчеты…