– Да и спонсоры мои часто тоже прохвосты. Все хотят не просто помочь, а профит сыскать. За помощь секте налоги снижают, знаете, наверно, вот они подобной благотворительностью и пользуются. Проку от них кот наплакал, а рекламируют себя так, будто все здесь сами сделали. Одного боюсь, – продолжал он, понизив голос, – как бы подлецы всякие не воспользовались этой лазейкой. Как бы ни сделали из счетов перемещенцев прачечную для грязных денег. Может, ты поможешь их изобличить?

Он будто нарочно подкидывал мне идею, как себя потопить. Я поинтересовался, много ли ему переводят, как, Сергей отвечал путано, видимо, с бухгалтерией не особо дружил. Да и то, делами секты занималась совсем иная контора, тоже, небось, махинациями на этом зарабатывающая.

– А те, кто подарки тебе делал, они тоже переводили суммы?

– Обычно да. Не всегда большие, часто для вида. Как дары для музея, чтоб утвердиться в добрых намерениях, и чтоб я их не забыл. Хотя забываю, много присылали, особенно как я начал этот дом возводить, будто нарочно втягивали. А знаешь, я иногда чувствую себя как сорока-воровка. Все в дом тащу, что ни предложат. Местных художников-скульпторов, давайте, старых мастеров, извольте, народные промыслы, почему нет. У меня в доме такой ералаш собрался.

– И еще, – продолжил он после паузы, остановившись возле лестницы, очевидно, ведущий как раз в сарай. Вокруг стояли черные ящики трансформаторов, но привычно исходящего от них гудения я не слышал,. Стало быть, еще не подключены. – Глупость, конечно, но мне нравится – и занимаемое мной место и окружение, и дары эти. Наверное, потому так долго все и делаю, что приятна окружающая роскошь. Никогда прежде не имел такого, почему, думаю, сейчас не воспользоваться. И пользуюсь. Понимаю, мерзко это и глупо, но пользуюсь. Всю жизнь прожил бедняком, анахоретом, думал, таковым и помру, ан нет. Польстился на парчу и позолоту. Видел, на какой машине езжу, а куда особо – только в лес, в город, да так, пофорсить. Ведь все знают, чья она, все головы сворачивают, когда видят. Я читаю зависть в глазах сильных мира сего. То внимание, которое они мне оказывают, это ведь исключительно от моего нынешнего положения, и продлится оно ровно столько, сколько я вожусь с вратами. Прекрасно все это понимаю, а отказаться уже не могу. Вон какой Версаль себе отгрохал. В некоторых комнатах неделями не бываю, зачем мне, спрашивается, такой размах? Ан нет, нужен. И слуги нужны, тут человек двадцать работает, а вроде мало. Думаю, еще повара нанять и второго садовника, а то сад в запустении.

Он замолчал, выразительно на меня глядя. А я не знал, что ответить на этот его молчаливый призыв. Покашлял и спросил:

– Так сколько тебе осталось работы?

– Сам сейчас увидишь. Я потому еще такой ход в сарай сделал, чтоб лишние глаза не лезли.

– И многие интересуются? – поневоле поинтересовался я. Он вздохнул.

– Даже слишком. Окон тут тоже нет, сейчас включу свет.

Изнутри помещение сарая представлялось еще более внушительным. Немудрено, никаких стен, кроме наружных, здесь не имелось, они подпирали приземистое массивное строение высотой в два с половиной этажа и площадью в двести с лишком метров. Ни окон, ни дверей, вернее, всего одна, открывающаяся изнутри, такие гаражные рольставни из непробиваемой стали. Когда мы поднимались по крутой лесенке, я подумал, как же внутрь попадают все грузы, ведь не через этот проход. Скрытая от посторонних глаз, стальная завеса терялась в раскидистых зарослях боярышника, окружавших сарай от любопытных глаз. А тех, думается, было немало.