На первый взгляд его взволнованность была немотивированной. В самом деле, что за беда?! В конце концов, Богдан Бонифатьевич мог ошибиться – простая описка, мало ли? Нет-нет, Кеша откуда-то точно знал, что причина раздражения и факт самого письма кроются именно в этой, кажущейся незначительной ошибке.

Впрочем, Кеша не долго рассиживался. Надев новое демисезонное пальто, которое, встретившись с Фивой, считал счастливым и которое, по его представлению, должно было произвести впечатление на обитателей лаборатории (впрочем, как и любые покупки каждого из них, меняющие внешность), он, тем не менее, облачился в него практически машинально. И не мешкая почти бегом отправился на кафедру. (Тут, конечно, сыграло и то, что предпраздничный день близился к концу.)

Уже на лестнице, увидев, что дверь на кафедру распахнута и какие-то незнакомые молодые люди спортивного вида выносят оттуда коробки с компакт-дисками и папками с документацией, Кеша замедлился. Сделав вид, что он здесь случайно, что-то ищет, заглянул внутрь помещения. Ему одного мгновения было достаточно, чтобы увидеть: и другая дверь, непосредственно в кабинет Богдана Бонифатьевича, тоже распахнута.

– Так нельзя, нельзя, надо было их предупредить загодя, – услышал взволнованный голос руководителя. – Сразу производить выемку документов – это же недоверие!

Ему захотелось пройти к нему, ведь в том не было ничего предосудительного, тем более с письмом, требовавшим явиться. Однако что-то удержало Кешу. Нет, не что-то, а предчувствие, что заходить к руководителю именно сейчас никак нельзя.

Молодые люди, орудовавшие на кафедре, подняли головы.

– Вы к кому?

– Я ищу туалетную комнату, – нашёлся Кеша.

– Это в другом конце коридора или этажом ниже, – подсказали ему.

– Пожалуй, спущусь ниже, – сказал он, потому что таким способом хотел узнать: выемку каких именно документов проводили молодые люди из СОИС, службы охраны интеллектуальной собственности, которую иногда, между собою, аспиранты называли СОИ – службой охраны информации.

В том, что они оттуда, он сразу понял по их спортивной подтянутости. Подобные молодчики бывали в лаборатории, монтировали к компьютерам приставки, регистрирующие утечку информации.

Проходя в лифт, он увидел коробку, которую когда-то сам подписал. «Генетика. Поведение приматов. Контрольная группа».

Что-то произошло, подумал Кеша, и на какую-то долю секунды догадка перехватила дыхание. Нет, не может быть, чтобы на его сон отреагировали приборы. Но во сне мнимость реальна. То есть всплеск эмоций на происходящее во сне зачастую даже превышает подобный всплеск в действительной жизни. Сейчас он спустится в лабораторию и всё узнает.

Кеша остановился в зоне «Б». Через общежитие идти не хотелось. Там этих тараканов – с потолка «капают». Когда-то из-за них переехал к Никодиму Амвросиевичу. Конечно, если пробежать через общежитие – окажешься рядом с лестницей. Но она завалена всякими отбросами. Нет-нет, он пойдёт через двор.

Выйдя на улицу и вдохнув чистого свежего воздуха, Кеша повеселел. В свете электрического освещения студенты покуривали, оживлённо что-то рассказывали друг другу, и снег, словно внемля их настроению, искрился, вспыхивал разноцветными огоньками. Кеша вдруг вспомнил встречу с Фивой возле главного корпуса Тимирязевки и неожиданно для себя стал напевать:

– Фифа, Фифочка моя!

Фифа, Фифочка, я – твой!

Он до того увлёкся, что продолжал напевать и в коридоре, идя по его длинным подвальным лабиринтам.

Перед дверью в лабораторию его слегка стукнули по плечу – Зоро! Они обменялись рукопожатием. Коллега подозрительно оглянулся по сторонам. Впервые Кеша увидел его не весёлым и бесшабашным, полным геройской удали, а мрачным и даже потемневшим. Во всяком случае, волосы на его голове отсвечивали не металлической краснотой, а красноватостью торфяника.