Брекинридж уже побывал в медицинской палатке; там ему загипсовали запястье, но оставили свободными пальцы. Я услышал его рассказ:

– Не-а, только пехелом по типу зеленой ветки. Пустяки, я с таким однажды отыгхал четвехть тайма. Вот увидите, я еще хазбехусь с этим гадом.

Тут он, конечно, загнул. Может, такое по плечу Судзуми, но уж точно не этой тупой горилле. Брекинридж даже не понимает, что выступил не в своем разряде. Мне Зим с первого взгляда не понравился, но у этого типа есть стиль, и тут не поспоришь.

Завтрак был что надо. В столовых школ-интернатов кормежка – сущее надругательство над человеческим достоинством, а тут, если тебе нравится лакать суп из миски, подгребая гущу пальцами ко рту, никто и слова против не скажет. И слава богу, ведь только во время приема пищи тебя не туркают начальники. Меню завтрака ничем не напоминало привычное, домашнее, и на раздаче вольнонаемные повара наполняли нашу посуду так небрежно, что мама, увидев эту картину, с воплем ужаса убежала бы к себе в комнату принимать сердечные капли. Но немудреная армейская снедь была горячей и вкусной, и мы наедались досыта.

В тот первый день я слопал вчетверо больше, чем обычно съедал дома, и запил несколькими кружками переслащенного кофе со сливками. Да я бы акулу сожрал целиком, не тратя времени на свежевание.

Я уже принялся за второе, когда появился Дженкинс, сопровождаемый капралом Бронски. Они подошли к столику, за которым расположился Зим, потом Дженкинс, зеленый от изнеможения, хрипло дышащий, упал на стул рядом со мной.

– Кофейку плеснуть? – предложил я.

Он замотал головой.

– Поешь, полегчает, – настаивал я. – Омлетик пройдет легко.

– Не могу. У-у-у, подонок этакий-разэтакий!.. – Он тихо, почти монотонно покрыл Зима на все корки. – Я говорю: мне вместо завтрака лучше отлежаться. А Бронски: нет, только с разрешения командира. Ну, я к ротному: болею, мол. А он потрогал лоб, сосчитал пульс и сказал, что отправка больных в санчасть – в девять утра. И запретил идти в палатку. Ну разве не сволочь, а? Вот подстерегу его темной ночью…

Я все же подсунул Дженкинсу омлет и налил кофе. Еще немного покипятившись, он начал есть.

Сержант Зим позавтракал одним из первых и двинулся к выходу. Возле нашего столика он задержался:

– Дженкинс.

– А? Да, сэр.

– В девять ноль-ноль обратишься к взводному за разрешением сходить к врачу.

У Дженкинса задергались челюстные мышцы, и он медленно проговорил:

– Не надо мне таблеток, сэр, я и так поправлюсь.

– В девять. Это приказ. – И сержант вышел.

Дженкинс возобновил нытье и ругань. Но в конце концов успокоился, доел омлет и произнес уже громче:

– И что за женщина такое на свет произвела? Вот бы на нее посмотреть хоть одним глазком. Да и была ли у него мать?

Вопрос был риторический, но он не остался без ответа. Через несколько мест от нас, во главе нашего стола, поднялся капрал-инструктор. Уже давно позавтракав, он курил и одновременно ковырял во рту зубочисткой. Да еще и подслушивал, оказывается.

– Дженкинс?

– Да, сэр?

– Ты много знаешь о сержантах?

– Нет, сэр… но я учусь.

– У сержантов не бывает матерей. – Капрал пустил дым в нашу сторону. – Спроси любого рядового, прошедшего учебку, и он тебе скажет: сержанты размножаются делением… как бактерии.