– Их можно часто встретить в маленьких портовых городках на морском побережье, – Фея словно и не слышала того, что он ей только что говорил. До сих пор она на него даже не взглянула.

– Гениев-то? Не удивлён. Я бы и сам не прочь переехать поближе к чаче и алыче. – Тут Художник погрустнел. Он вытянулся, заложил руки за голову, уставился в потолок. – Эх, оказаться бы прямо сейчас на морском берегу! Послушать прибой! Быть может, он нашептал бы мне что-то, что помогло бы выбраться из тупика.

Девушка наконец посмотрела на Художника. Ободряюще улыбнулась.

– Так за чем же дело стало?

– Шутишь? Это невозможно.

– Отчего же?

Её тон был абсолютно серьёзен. Художник даже привстал со своего ложа. Сел. Фея подмигнула ему, прошествовала к дальней стене. Там стояло видавшее виды фортепиано «Чайка». Скрипнула отворяемая крышка. Тонкие пальцы неслышно пробежались по эмали клавиш – пыльных и пожелтевших от времени.

– Настроено?

Хозяин домика неопределённо кивнул. Шелестя платьем, девушка села на приставленную к инструменту банкетку. Проверила башмачком упругость педального механизма. Занесла руки над клавиатурой. И в спокойствии старого дома зазвучали ноты: ре-е-е – до-диез – до-бекар – до-диез; ре-е-е – до-диез – до-бекар – до-диез… Музыка неторопливо раскачивалась, плавно набегала, как волна на береговую гальку, чтобы через секунду отхлынуть. Успокаивала и одновременно тревожила. Художник закрыл глаза. А Фея запела вкрадчивым меццо-сопрано:

Если дом протопить,
Если надышать и согреть.
Если глаза закрыть
И в окно ни за что не смотреть.
Если к лучшему платью
Приделать мамину брошь,
И, не открывая глаз,
Независимо выгнуть бровь,
И, не открывая глаз,
Присесть на скрипучий диван —
Можно представить,
Что в двух шагах океан.
И вот, засыпаю ли ночью,
Просыпаюсь с утра ли я,
Всё мне чудится жаркая очень
Страна Австралия.
Я смотрю на неё: она тает, как льдинка.
Не подпускай никого к моим снам!
Не подпускай никого к моим снам,
Дикая динго!

Сердце затрепетало. Дыхание стало нервным, прерывистым. По спине забегали холодные мурашки. Пальцы пианистки порхали над клавишами, выбивая аккорды. Фея пела самозабвенно, во весь голос, не стесняясь никого и не замечая ничего вокруг. А Художник пропал, захваченный грёзами, что родились из этой музыки. Его сдуло, точно порывом штормового ветра.

Песня была не про океан, не про рыжую собаку динго. Песня была об одиночестве. И о далёкой мечте.

Последняя низкая нота заглохла где-то в деревянных недрах музыкального инструмента. Воздух в доме ещё звенел несколько секунд, с надрывом отпуская печальную мелодию. Девушка медленно положила руки на колени. Вздохнула многозначительно. Художник открыл глаза.

– Что это было?

– Ария Тани из мюзикла «Дикая собака динго». Тебе понравилось?

– Понравилось? Знаешь, я… я не могу подобрать подходящих слов. Что-то необыкновенное произошло сейчас! Давно не испытывал ничего подобного. Прости, банально звучит, но… Чёрт, жалею иногда, что художник, а не поэт или музыкант!

– У меня кое-что есть для тебя.

Загадочная гостья поднялась, направилась к настенной вешалке, которую прежние хозяева дома когда-то повесили у входа. Художник с удивлением узнал памятное бежевое пальто. Впрочем, особенно удивляться было некогда: девушка вернулась, неся какой-то свёрток.

– Не подглядывай!

Он покорно закрыл глаза во второй раз. Слышал, как она копошилась. Слышал, как скрипнул передвигаемый стул, как зашуршала разворачиваемая плёнка. Слышал, как Фея сосредоточенно дышала. Улыбался. Ему было приятно её присутствие.

– Всё, можешь смотреть.

Вместе с этими словами в сомкнутые веки ударил свет. Поэтому Художник, едва раскрыв глаза, тотчас зажмурился вновь. Когда же приморгался, привык к свету, он не поверил тому, что видел.