– Как к большому плюшевому волку.

– Да, – в голосе скиутта оказалось немного смущения. – Я был поражён… – видимо, не желая ещё явственней демонстрировать смущение, он снова повернулся к окну. Понаблюдал полёт снежинок (автомобиль ехал медленно, проплыли кованые перила одного из мостов через Волхов) и задумчиво произнёс: – Зима… всё-таки очень странное время. Непонятное.

– Вы ведь не видели зиму?

– На моей родной планете зима была… но я очень плохо помню это. А позже… нет, как-то не приходилось. Сейчас думаю – это тоже даже странно, что я впервые снова увидел зиму на вашей планете, хотя посетил их немало…

– У нас многие не любят зиму – почти на генетическом уровне, после Безвременья. Но многим она и нравится. Особенно детям.

– Поразительно… – голос скиутта был медленным и негромким. – На вашей планете ещё живы те, кто помнит время, когда всё вокруг было покрыто снегом, и люди забыли, что такое уметь читать и писать… Я ведь прав?

– Более того, – подтвердил Веденеев, – жив ведь и кое-кто из поколения, которое учили в школах, что лгать, подличать, красть – достойно и что это называется «успешностью». Именно это и привело к гибели прежнюю цивилизацию. Они очевидцы этого и живые свидетели прошлого краха.

– Тем странней вся ваша ситуация. Нам, скиуттам, пришлось пережить немало, но ни разу наша раса не стояла на краю полной гибели.

– Даже когда сторки уничтожили вашу материнскую планету?

Голос человека был спокойным. Скиутт напрягся, прижал уши и дёрнул щеками. Но ответил тоже спокойно:

– Даже тогда, именно. Мы в те годы жили уже на множестве планет. До космической эры наши войны никогда не выходили за пределы одного-двух континентов. Хотя в них несколько раз применялось атомное оружие – может быть, именно поэтому мы стали относиться к нему осторжней… И всё-таки я удивляюсь тому, что вижу у вас. Вы настолько уверены в прочности достигнутого вами – тем более, что, как вы сами признали, живы те, кто помнит, как уцелевшие люди ели человеческое мясо?

– Люди никогда не ели человеческого мяса, Храу-Гар-Эрр, – тихо ответил Веденеев. – Они уничтожали тех, кто его ел. И они – да! – помнят это. Поэтому мы – да! – уверены в прочности достигнутого нами.

– Вам известна судьба независимого Нарайна? – резко спросил скиутт.

– Известна, – голос Веденеева был спокоен. – Очень хорошо известна. Это угроза? Или предупреждение?

Скиутт откинулся глубже в мягкую податливую спинку сиденья. Буркнул – казалось, не имевшее отношения к разговору:

– Мы не рабы сторков, а их союзники. Мы воины. Народ воинов. Нам доставляет удовольствие война – как процесс, победа – как результат.

– Тогда почему вы вспомнили о Нарайне и почему сделали это именно в разговоре с землянином?

– Потому что ваш опыт, которым вы гордитесь и из которого делаете выводы на будущее, причём не только своё – он крохотен. Опыт Нарайна – был намного больше. И они шли тем же путём. Совершенно тем же путём, что и вы, земляне.

– Послушайте, Храу-Гар-Эрр, – в голосе человека прозвучал смешок, и скиутт его уловил. – Вы действительно народ воинов. Поэтому ваши попытки играть в слова выглядят так же нелепо, как если бы принялся говорить с вами о торговых контрактах. Говорите прямо.

– Сторки ценят нас, – скиутт чуть повернулся – снова всем корпусом, тяжело. – Это не самоутешение, это – правда. Когда Стая проиграла войну Сторкаду, мы были готовы к гибели. И были очень удивлены, когда их нежданные посланцы заговорили о мире и союзе. Так вот, они – ценят нас. Если мы скажем, что готовы вступить в союз с Землёй – союз, который ничем не свяжет вас кроме клятвы никак не затрагивать интересы Сторкада – они согласятся на это. И сделают вид, что они тут ни при чём. Альянс, который вас так обеспокоил – не отрицайте это, обеспокоил, это правильно! – станет мертворождённым детищем, выкидышем страха перед непонятной Землёй. В космосе множество отвратных существ и бессмысленных в разрушении рас. У вас будет обширное поле деятельности. Причём в рамках вашего понимания справедливости. И Сторкад поддержит вас. Как поддерживает нас.