– Закрой дверь, – мягко говорит она ему, снова садясь на кровать.

Паскаль делает так, как она просит, и неуверенными шагами подходит к ней.

– Я не идиот, Триз, – говорит он ей, прежде чем она успевает заговорить снова. – Я знал, что ты что-то скрываешь, – и я догадываюсь, что ты использовала магию, чтобы помочь лорду Савелю сбежать.

– Желание, – говорит она ему, качая головой. – Моя мать дала мне его перед отъездом, на случай крайней необходимости. Магия, да, но не моя. По крайней мере, не в тот раз.

Он обдумывает это.

– А звездная пыль на нашем подоконнике? – спрашивает он.

Беатрис вспоминает, как ее притащили к королю Чезаре, обвинив в использовании магии. Тогда она все отрицала и даже сама готова была себе поверить. Хотя теперь, конечно, все это предстает перед ней в ином свете. Она вспоминает служанку, которую казнили вместо нее.

Она кивает.

– Это было впервые. Тогда я даже не собирался этого делать. Мне потребовалось какое-то время, чтобы осознать, что у меня есть дар. Когда я говорила тебе, что это была не я, то и сама верила, что говорю правду. Но в этот раз я действовала осознанно.

Она думает о звезде, которой загадала желание. О той, которую она сняла с неба. Из-за нее на одну звезду теперь стало меньше. Еще меньше, добавляет она, если учесть те две, у которых она загадала по ошибке.

– Это была чрезвычайная ситуация, – говорит она ему и самой себе. – Я должна была это сделать.

Она ожидает, что он осудит ее, но юноша лишь кивает.

– Я рад, что ты сделала это, Триз, – говорит он, прежде чем взглянуть на закрытую дверь за его спиной, а затем снова на нее. – А эмпирей? Найджелус? Ему можно доверять?

– Звезды! Нет, – говорит Беатрис с усмешкой. – Он был комнатной собачкой моей матери еще до моего рождения, и я, конечно, ни капли ему не верю.

Она рассказывает ему про смерть Софронии и про слова Найджелуса о том, что это все было спланировано императрицей, которая собиралась убить и саму Беатрис.

– Но зачем тогда спасать тебя? – спрашивает он. – Если твоя мать хочет твоей смерти…

Он замолкает, нахмурив брови.

– Возможно, в Сестринстве тебе было безопаснее. Это может быть ловушкой.

– Я думала об этом, – говорит Беатрис. – Но смерть Софронии была публичной, прилюдной, и это дало моей матери возможность вторгнуться в Темарин. Если бы меня убили где-то в Ольховых горах, это не помогло бы в достижении ее цели. Да, у нее может быть план, но его пока не привели в действие. А к тому времени, как она решит это сделать, мы будем готовы.

Она делает паузу.

– Он хочет научить меня контролировать свою силу, и мне это нужно. Быть эмпиреем непросто.

Он кивает, но все еще выглядит встревоженным.

– Соболезную по поводу Софронии, – говорит он, спустя мгновение.

Он добр, но его слова ножом вонзаются в сердце Беатрис. Она коротко кивает.

– Она не была глупа, – говорит она ему. – Моя мать всегда говорила, что она глупая, но Софрония была умной. Просто она была добра, слишком добра, и это ее убило.

Паскаль должен услышать предупреждение в ее последних словах – она надеется, что он все понял. Она не знает, что будет делать, если потеряет и его тоже.

Она прочищает горло.

– Нам нельзя забывать о Нико и Джиджи. Не думаю, что они будут в восторге, узнав, что мы сбежали.

Паскаль издает что-то похожее на смех.

– Я бы все отдал, чтобы увидеть их лица, когда они обо всем узнают, – говорит он.

Беатрис тоже улыбается, но она все еще чувствует себя опустошенной. Даже мысли о красном от ярости лице Жизеллы или виноватых глазах Николо недостаточно, чтобы наполнить ее душу радостью или хотя бы чем-то похожим.