— То есть вы искренне надеетесь, что ваша мать останется в нашем заведении до конца жизни? — спросил доктор.

— Обвините меня в излишней черствости?

— Нет, боже упаси. С такой травмой, какую вы пережили… я бы посоветовал вам самой обратиться к специалисту, чтобы разобраться с механизмами компенсации.

— Компенсации?

— Это же очевидно, Наталья Дмитриевна. Ваше стремление сделать карьеру и добиться независимости — не более, чем компенсация качеств матери, которые вы считаете недостатками.

Я даже рассмеялась. Интересно, он на самом деле думал, что я этого не понимаю? Что ж, если это моя психологическая проблема, то я ей бесконечно благодарна. Уж лучше так, чем повторять подвиги родителей!

— Подготовьте документы, которые мне нужно подписать, а я пока поговорю с мамой. Только поспешите, моя репетиция начинается в десять.

С этими словами я закинула на плечо увесистую спортивную сумку и направилась к выходу. Должно быть, доктор мысленно покрыл меня трехэтажным, но мне было не привыкать. Отстаивая свою точку зрения, снискать расположение окружающих невозможно. А я не желала распивать с мамой чай из фарфорового сервиза, который достался ей в приданое на свадьбу, дольше необходимого.

Когда я постучалась в дверь маминой комнаты, на часах было десять минут девятого, но она уже сидела у окна идеально прибранная, причесанная и хорошо одетая. Рядом лежал томик «Отверженных» Гюго. Увидев меня, мама обернулась и просияла так, что я застыла с приветствием на губах. Обычно меня встречали куда холоднее.

— Полина! Господи, кажется, я ждала тебя вечность! — воскликнула она, вскакивая с кресла.

Я опешила и подумала, что мама просто перепутала имена. Не могла же она в самом деле думать, что перед ней старшая сестра. Впрочем, опомниться мне не удалось: мать потянула меня к окну и усадила в соседнее кресло. Ее глаза горели предвкушением, что меня окончательно озадачило.

— Я не спала всю ночь, дорогая, — шелестела она, нервно теребя мои пальцы. — Не могла дождаться утра, чтобы все тебе рассказать. Мы с Верой вчера немножко пошалили: взяли билеты на балкон варьете. Мне так хотелось полюбоваться на этого Дмитрия вживую. И он…

Я не выдержала и отняла руки, окончательно обескураженная. Она правда считала меня своей сестрой, а себя — восемнадцатилетней девушкой на пороге замужества. Раньше такого не случалось. Раньше ее дезориентировали только разговоры об отце, а теперь она говорила именно о нем… правда о событиях двадцатидвухлетней давности!

— Ма… — начала я и осеклась, потому что поняла, что хочу дослушать, а назови я ее мамой, магия бы рассеялась и первый за пять лет разговор об отце приказал бы долго жить. — Марина, давай я налью чай.

Я поднялась и поставила электрический чайник, а мама даже не заметила. Она схватилась за потрепанный томик любимой книги и начала нервно перебирать страницы. Мама часто так делала, когда переживала. И непременно смотрела в окно.

— Ты меня осуждаешь? Пожалуйста, не говори отцу! Он разгневается, если узнает, насколько я своевольна, — повернулась она ко мне. — И забудь о том, что я говорила о своем будущем муже. Он никакой не рыжий, разве что немного, но это не страшно. Ты не представляешь, как он хорош собой.

Тут у меня дрогнули губы. Ну еще бы. На фотографии отца было больно смотреть. Помимо безупречно правильных черт лица ему достался шаловливый изгиб губ и глаза, глядящие будто бы в душу.

— Да, наверняка, — хрипло ответила я, стараясь не смотреть на маму. И без того было непросто. — И что он делал?

— Он сопровождал сестру.

Я чуть было не усмехнулась. С сестрой, ну конечно. Глупая, глупая, наивная мамочка! С таким строгим аристократическим воспитанием ей и в голову не приходило, что новоявленный жених может сопровождать вовсе никакую не сестру.