Сегодня он передал ключи полицейским, которые заступили на ночное дежурство, и пожелал им сто чертей в ботинок*. В ответ добрый уборщик получил традиционное «и вам того же девять раз» и отправился домой.
––* «сто чертей в ботинок – и вам того же девять раз» – традиционное пожелание удачи, аналогичное нашему «ни пуха, ни пера – к чёрту» (от автора).-–
Через служебный ноутбук Фрэнк подключился к пульту видеонаблюдения и вывел на экран картинки с камер, расположенных в парке. И тут же в объектив одной из них попала парочка подростков, которая лихо перемахнула через ограду недалеко от служебной калитки и побежала в сторону детской карусели. Полицейские незаметно направились навстречу подросткам.
В течение следующих двух часов патруль отловил ещё несколько подвыпивших парней и девчонок, которые рассчитывали уединиться в парковых беседках и рощицах. «Не в этот раз, детишки!». Потом всё стихло. Казалось, заснули не только люди и птицы, но даже воздух и вода в декоративных прудиках.
Полицейские пили крепкий кофе из термоса и развлекались анекдотами. Иногда по рации их окликал диспетчер и получал в ответ бодрое «три ноля, сэр!», что значило «происшествий нет, пострадавших нет, жертв нет». И тут в объективе одной из камер наблюдения мелькнуло что-то белёсое. Нечто проплыло по дорожке в самой глубине парка и скрылось в зарослях высокого кустарника.
Полицейские осторожно двинулись туда. Очки ночного виденья позволяли обойтись без фонарей, а ларингофоны* – услышать самый тихий шёпот напарника.
––*Ларингофоо́н – разновидность микрофона, использующая механические колебания кожи в области гортани, возникающие при разговоре, для преобразования в электрический аудиосигнал.-–
«До цели пять метров… четыре… – звучал в наушнике у Дайны голос Фрэнка Мэйкписа. – Внимание! До цели два пятьдесят…» В нос ударил запах тухлятины и кошачьей мочи. Впереди забрезжил еле различимый, бледно-зелёный в спектре ночных очков, силуэт. Полицейские остановились.
– Всем стоять. Работает полиция, – ровным голосом произнёс Фрэнк, обращаясь к силуэту. – Если вы слышите и понимаете меня, кивните.
Существо молчало и не двигалось. И вдруг в темноте, как по команде, зажглись огоньки – жёлтые, оранжевые, зелёные, красные, голубые. Их было много, с тихим шуршанием они надвигались на людей со всех сторон.
Полицейские замерли, пальцы примёрзли к спусковым крючкам.
И вдруг все эти огоньки с воем рванули вперёд. Множество маленьких тел, с длинными и короткими хвостами, огибали человеческие ноги, как поток, и стекались к подножию белёсого силуэта.
– Чёрт, это же кошки! – воскликнул один из полицейских. – Тьфу!
Воющее стадо кружило вокруг странного существа, сверкая в темноте разноцветными фарами кошачьих глаз. Силуэт опустился, и полицейские услышали бесцветный, надтреснутый голос:
– Маленькие мои, кисоньки… А вот и я.
Когда патрульные сняли ночные очки и осветили это место фонарями, они увидели чумазую скрюченную старуху в каком-то рванье. У её ног копошились коты, кошки, котята, такие же грязные и нелепые, как сама старуха.
Это была Кривая Эльза, местная сумасшедшая. Она уже давно обосновалась в этом парке, в какой-то норе, и по ночам подкармливала окрестное поголовье бродячих кошаков. Поймать старуху не удавалось, она ловко пряталась. А со временем от этой затеи и вовсе отказались, ведь, в конце-то концов, Эльза никому не мешала, на глаза не лезла, а прикормленные ею кошки исправно защищали от мышей и крыс всю округу.
– Что будем с ней делать, сэр? – обратился к Фрэнку один из полицейских, худощавый тонкогубый блондин Виктор Боринг. – По инструкции полагается…