Не знаю как, но я смогла спуститься со стропил, по лестнице и покинуть соты архива. Мне было все равно, кто меня увидит и о чем спросит. Бхарата уже от меня отказалась. В доме собственного отца я стала лишь гостьей, коротающей время в ожидании, пока паланкин унесет ее в другую клетку.

Я была на полпути к гарему, когда за спиной послышался топот ног.

– Принцесса Майявати, раджа Бхараты, Рамчандра, просит вас немедленно явиться в сады.

Прежде чем обернуться, я прикрыла лицо вуалью. Почему каждый стражник всегда уточнял «раджа Бхараты, Рамчандра»? Будто я не знаю, как зовут моего отца. «А, этот раджа. Я-то думала, вы про какого-то другого правителя». Дураки.

– Сейчас?

Стражник моргнул. Он был молод и красив зыбкой, неприметной красотой. Даже вдруг захотелось спросить, не собирается ли он вписать свое имя рядом с именами своры волков, что явятся в Бхарату, дабы претендовать на мою руку в сваямваре. Должно быть, я неосознанно усмехнулась, потому как юный стражник вздрогнул, хоть и попытался это скрыть. Наверное, решил, что я наслала на него проклятье.

– Да, принцесса. Он ожидает вас в садах.

Что-то новенькое. Отец никогда никого не ждал.

– А если я откажусь?

Стражник отшатнулся:

– Я…

– Не волнуйся, это просто вопрос.

– То есть вы…

– То есть я пойду с тобой, – медленно протянула я. – Показывай дорогу.

Он развернулся на пятках и, секунду поколебавшись, зашагал обратно по тропинке. В груди заворочалось чувство вины. Стражник лишь выполнял свой долг. Он даже не оскорбил меня открыто ни словом, ни делом – иные гаремные жены, к примеру, плевали на мою тень.

Я хотела было извиниться, но передумала. Слова прозвучали, их не вернуть. Вокруг нас в ранних сумерках мерцал двор моего отца. Хотя солнце почти зашло, небо оставалось насыщенно-имбирно-желтым. Облака осыпались сверкающей киноварью, что исчезала где-то в сплетении древесных крон. Тут и там в серебряной глади озер плескались последние проблески света, и догорало под водой плоское пламя.

С первого взгляда казалось, будто вход в сады Бхараты отмечен лишь беспорядочно разросшимися розами. Но стоило присмотреться, как под лепестками расцветало кованое железо врат, что змеилось вверх, соединяя деревья – инжир и ниим, сладкий миндаль и кислый лайм – в живые перголы. По саду кружила стража. В этих алых одеждах они напоминали свирепые деревья, готовые насадить солнце на копья, коли оно упадет.

– Одну минуту, принцесса, – выпалил стражник. – Полагаю, его величество заканчивает обсуждение государственных вопросов с наследным принцем.

Я изогнула бровь за вуалью. Если отец и обсуждал что-нибудь с наследным принцем, то лишь перечень его сумасбродств. Не дожидаясь ответа, стражник неловко поклонился и ушел, а я, едва убедилась, что одна, устремилась на строгий голос раджи к укромной рощице. Мой единокровный брат стоял посреди поляны, съежившись в тени отца, понурив голову и теребя рукава.

– Как смеешь ты нас позорить? – громыхал раджа.

– Я не виноват, отец, этот селянин проявил непочтение…

– Он чихнул.

– Да, но ведь прямо на мой шервани.

В этом был весь братец Сканда – глупец. Где раджа выбирал мудрость, Сканда предпочитал богатство. Где раджа слушал, Сканда всматривался.

– Хочешь знать, в чем разница между нами и остальными? – спросил раджа.

– В чем?

– Ее нет.

– Но…

– Червям, что питаются нашим пеплом, нет дела до наших титулов и чинов. И подданные тебя не запомнят. Не запомнят оттенок твоих глаз, твой любимый цвет или красоту твоих жен. Они будут помнить лишь след, что ты оставишь в их сердцах. Наполнишь ты их радостью или горем. Вот твое бессмертие.