– А расписание междугородних поездов у вас есть, Валентина Прокопьевна? – вежливо спросил Андрей Петрович.

– Пятьдесят рублей, – живо кивнула та.

Отдав полтинник, Крымов взял тоненькую книжечку, но пролистать ее не успел. Обернулся на знакомый басок, совсем рядом выводивший: «Эх, дуби-инушка, ухнем!» А с «Эх, дубинушка, сама пойдет» по лестнице уже спускался крепенький пожилой дядька в солдатских штанах и сапогах, расшитой косоворотке, с красным лицом. Седая борода его торчала лопатой.

– Он, он! – зашипела консьержка. – Тот самый дедок! Это он сейчас поет, а заговори с ним, заревет что есть мочи. Еще и пугать будет!

Крымов потер подбородок. «Да ты хорош! – подумал он про себя. – Коньяку-то в тебя, Егор Кузьмич, господин Добродумов, вошло не менее пол-литра, а то и поболее». Старый друг покойного отца выглядел бодряком, хоть табличку на грудь вешай: «Огнеопасно».

– Андрюша! – увидев младшего товарища, взревел Егор Кузьмич и развел в стороны руки. – Друг мой ситный!

– Господи, – втянула голову в плечи консьержка. – Да он вас с кем-то спутал! Совсем допился! Уходите, уходите скорее!

– Вот сюрприз! – прошагав через холл, дедок обнял Крымова, стиснул, подержал так недолго, уже хохочущего, ткнулся в него седой головой. Он был немного пониже Крымова. – Вот повезло мне! Вот подфартило-то!

– Здорово, Егор Кузьмич, – переведя дух от смеха, хлопнул его по плечу Крымов. – Ты для меня тоже кстати, ой как кстати в этом городе оказался.

– Так вы его знаете?! – отступив, спросила консьержка, точно «дедок», как она его назвала, был прокаженным. – Вы тоже краевед?!

Для бедной женщины это выглядело форменным предательством со стороны Крымова.

– Я тебе говорил, Прокопьевна: всем «кочевникам» мору крысиного в стаканы положить? – из-за плеча Крымова мрачно зыркнул на нее Егор Кузьмич. – Говорил? За потоптанную Русь? А ты им, значит, сахарку вместо того принесла, так? Рафинаду? Может, еще и подушки взбила?!

– Да ты что ж такой грозный, Егор Кузьмич? – живо поинтересовался Крымов. – Зевс прямо, громовержец! Вы его не бойтесь – он добрый, – обернулся он к консьержке, но та попросту испарилась от греха подальше.

– Плюнь ты на нее – дура она, – уже примирительным тоном сказал Егор Кузьмич и подмигнул младшему товарищу. – Идем ко мне в номер: коньячок у меня чудодейственный – такой голос прорезается. – Он вцепился Крымову в локоть. – Командирский! «Севастопольский бриз» называется. Я его еще вчера с фуршета попер. А на банкет не вернусь – хрен на них положу. Тем паче и коньяк с икрой на этом банкете закончился, одна их водка «копоть-на-волжская» и осталась: отрава, скажу тебе, лютая!

Крымов внимательно оглядел земляка.

– Что? – спросил тот.

Крымов пожал плечами. Расшитая поддевка, солдатские штаны и сапоги выглядели чересчур вызывающе.

– Ты как-то одет чересчур по-фольклорному, а? – отметил Андрей Петрович.

– Чем тебе русская одежка плоха? – нахмурился Добродумов.

– Да не плоха вовсе…

– Я патриот, русич. Понял?

– Понял-понял. А где лапти тогда?

– Дерзишь, сыщик? Я цивилизованный русич, – ответил Егор Кузьмич.

Крымов рассмеялся.

– Ладно, идем, товарищ краевед.

Егор Кузьмич Добродумов был известным царевским историком-краеведом и общественным деятелем, когда-то преподавал в Институте культуры и был обожаем студентами, издал с пяток книг, а затем бросил все и ушел на пенсию. Так и сказал: «Надоело все. И все надоели, сволочи. То так тебе историю перепишут, то эдак. Отдохну пару годков, мозги прочищу, а потом свою историю Отечества напишу. Героическую». Но от конференций не отказывался, от банкетов тем более. И на последних свою точку зрения отстаивал со всей искренностью горячей натуры. Крымов был на тридцать пять лет моложе Егора Кузьмича, то есть ровно вдвое, но считал его за ровесника. Впрочем, Добродумов, этот крепкий русский дедок, которого так запросто не переломишь, а скорее сам об него переломишься, походил просто на мальчугана-задиру.