– Его задушили. Догадайтесь чем.

Крымов непроизвольно поморщился:

– Только не говорите, что его удавили вашей «лидийкой».

– Именно так, Андрей Петрович.

Крымов даже подался вперед:

– Это что, правда? Не шутка?

– Об этом сообщали по Центральному телевидению – не о «лидийке», конечно, о самом жестоком убийстве, – заметила Бестужева. – Не каждый же день грабят музеи и убивают директоров и охранников.

– А как был убит охранник?

– Ему перерезали горло.

– Но кто сообщил вашему отцу об этой чертовой «лидийке»?

– Дочь Вениамина Малышева. Она не знала подоплеки – не догадывалась. Просто сказала отцу, что папу бандиты удавили шнурком. Отец попросил описать этот шнурок – и тут выплыло: он золотой с черными косыми линиями. Его демонстративно оставили на шее покойника. Дочь Малышева видела удавку в полиции собственными глазами. Только она не знала, что это – орудие ритуального убийства. Отец сутки не выходил из дома. А на следующий день ему позвонили. Тогда он и сказал: «Они нашли меня, Машенька».

Крымов допил свой коньяк, пробежал пальцами по краю стола.

– Зачем вам это нужно, Мария Федоровна? Тайны вашего отца? Сегодня вы едва не поплатились за них жизнью…

Она посмотрела в окно – их состав шел вдоль черной полосы леса, которая никак не кончалась. Бледная луна проглядывала из-за сизых облаков, преследуя скорый поезд «Волжская стрела».

– Мне кажется, Андрей Петрович, что все это каким-то странным образом касается меня. Что с этим связана вся моя жизнь. – Она посмотрела на него. – И жизнь, и смерть… Звучит неубедительно?

Крымов задумался, пожал плечами:

– Да нет, почему же… Однажды я пересмотрел всю свою жизнь, все перевернул, переиначил. И ни о чем не пожалел. Никогда. Потому что, оказывается, все поставил с головы на ноги. Вернул на место. Я поступил правильно. И допускаю, что вы, Мария Федоровна, стоите перед тем же выбором.

– Спасибо, – благодарно кивнула она.

Скоро они вышли на перроне славного старинного городка Копоть-на-Волге. В этом приволжском местечке, где не дымили заводы и фабрики, дышалось легко и свободно. Ночь была прохладной и пронзительно чистой. Благодать разливалась отовсюду – и от далей по ту сторону перрона, и от тусклых фонарей, и даже от редких желтых окон управления.

– Тот второй из напавших на меня, – когда они шли по перрону, спросила Бестужева, – он выжил, как вы думаете?

– Если не сломал себе шею при падении.

– Они ведь не одни, Андрей Петрович?

– Уверен в этом.

– Я видела, как вы это сделали… с ними…

– Ну, договаривайте.

Она взглянула на него:

– Вы опасный человек?

– Только для выродков, – уверенно кивнул он. – Посидим в ресторане?

– А куда деваться?

В привокзальном ресторане по разным углам убивали время человек пять полуночников. Пахло вчерашней солянкой, салатами и коньяком.

– Но теперь будем пить кофе, – сказала Бестужева.

– Согласен, – кивнул Крымов. – Но я с коньяком. Он меня бодрит.

– Хозяин – барин.

Они уселись за столик подальше ото всех. Пока им готовили кофе, Мария потянулась, устало улыбнулась спутнику, положила руки перед собой. Стол был небольшим, круглым, и Крымов взял ее правую кисть в свою и тотчас почувствовал, сколько трогательной теплоты и нежности разлилось по его телу. Он даже проглотил слюну, постаравшись сделать это как можно незаметнее. Смутился своей неловкости. Но его спутница этого не заметила – она до смерти устала.

– Ну у вас и ручища, – сжав его пальцы, откровенно удивилась она. – Каменная! Вот уж воистину – десница!

– Да, на руки я никогда не жаловался, – согласился Крымов. – Пятаки гнул только так.

– Монеты?!

– Разумеется.

К ним шла официантка с подносом.