– Видгар, поди сюда! – позвал Торир своего наследника, оживлённо спорящего о чем-то со Снорри и Торгейром, братьями-близнецами. – Вы чего там расшумелись?
– А ну их! – Видгар, забравшись на кормовую палубу, только рукой махнул. – Говорили, что Британия близко, заглянуть туда бы... Всё повоевать хотят.
– Ещё навоюются. Слушай, мы тут тебя спросить хотели...
– Да-да! – подхватил отец Целестин. – Скажи-ка, ты ничего эдакого не чувствуешь, а?
– Чего ещё «эдакого»? Ты о чём? – удивился Видгар.
– Ну-у, ты это должен знать лучше нас. Что, совсем ничего не замечаешь? Ветер уж больно странный, да вот прошедшей ночью на севере гроза была, а у нас тишь да гладь, и хоть бы капля дождя упала или качнуло посильнее!
– Нет. Хотя иногда... Ну, нечто неуловимое бывает. Словно кто-то рядом есть, такой же как айфар – невидимый. Не знаю. Э, Торир, посмотри-ка вон туда! – Видгар указал куда-то на воду, справа от корабля. Среди волн чернела едва видная точка. Бревно?
– Сворачивай паруса! – вдруг заревел Торир, налегая на руль и кладя кнорр на правый борт. Его острые глаза чётко различили, что́ именно высмотрел Видгар.
Не в обычаях норманнов помогать кому-либо на воде или суше, но тут то ли любопытство конунга заело, либо же подтолкнула его некая сила, и вот уже отец Целестин ясно видит несколько обгоревших проклёпанных досок и двоих людей, распластанных на них. И ни один не пошевелился, когда ладья медленно подходила к плоту, а дружина галдела, как стая хриплых сорок, обсуждая, как втащить их на борт. Мертвы, похоже, оба.
Доски стукнули о борт кнорра, и двое самых здоровенных вояк спрыгнули с борта корабля на обломки, пояса обвязав верёвками – на всякий случай. Сам плот поддерживали с корабля баграми.
– Один живой! – гаркнул снизу Эйрик, тот самый, которого утыкали стрелами датчане, и добавил с оттенком чёрного юмора: – А другого-то, может, тоже возьмём? На обед?
– Заткнись, дубина! – рыкнул Торир. – Бери живого и тащи сюда!
Эйрик подхватил тело на руки, наверху дружно ухнули, и, отталкиваясь от борта ногами, Эйрик со своей ношей перевалился через борт, кряхтя от натуги.
– Эльмод, а ты чего возишься? – Конунг глянул вниз, где названный Эльмодом хирдман обшаривал труп. Сорвав с руки золотой браслет, дружинник спихнул тело в воду и, подняв голову, прокричал:
– Рыбкам тоже есть охота! Поднимайте меня!
Эту довольно плоскую, на взгляд отца Целестина, шутку оценили дружным хохотом. Едва Эльмод забрался обратно на корабль, конунг бросил взгляд на монаха и Сигню и указал на спасённого: «Займитесь делом», а сам, прикрикнув на развеселившихся дружинников, чтоб поднимали парус, отправился к рулю.
Под наблюдением отца Целестина сыновья Халльварда и Видгар оттащили человека на нос корабля и, расстелив холстину, положили. Пыхтя и отдуваясь, монах вскарабкался на небольшую носовую палубу и склонился над простёртым у его ног телом.
– Чего стоите, охламоны?! – шикнул отец Целестин на обоих братьев и Видгара, с интересом наблюдавших, как он щупал жилу и разглядывал зрачки у неизвестного. – А ну быстро что-нибудь тёплое тащите! Не видите – поморозился он. Сигню, а ты скоренько горячего питья сделай и зверобоя туда брось. У меня в мешке травы найдёшь.
Пока исполнялись его приказы, отец Целестин вновь уставился на своего нового подопечного. Выглядел тот не ахти – щёки ввалились, губы в трещинах, глаза кругами коричневыми обведены. Не один день, похоже, его по морю носило. И как только выжил без воды пресной да на холоде таком? На глаз человеку можно было дать лет двадцать—двадцать пять, правда, старило обветрившееся лицо да светло-рыжая многодневная щетина на щеках и подбородке. Похоже, что парень был воином, а никак не торговцем, хотя какая разница, спрашивается? В этих краях и та и другая профессия не разнятся; и уж точно он не был трэлем – из-под насквозь мокрой куртки проглядывали обрывки кольчуги. Батюшки светы, а там ещё что такое?