– В воскресенье, если хочешь, я вымою тебе грузовик.

– Тебе нужны карманные деньги?

– Да нет, просто он грязный…

Грузовик трогается, трясется до ворот на выезде. Вся дорога в ухабах. Стелла крутит руль, пытается их объехать. Лишь бы не разбить подвеску, Стелле хочется дотянуть до конца месяца без непредвиденных расходов. Том вытирает губы и достает губную гармошку. Гармоника издает жалобные, плачущие звуки.

Они проезжают мимо дома Жоржа и Сюзон. Красный «Рено Кангу» с изображением собаки на боку припаркован возле дома, ветровое стекло закрыто картоном. Жорж расчистил снег и ждет их у решетки, опершись на лопату.

Стелла опустила стекло.

– Зачем ты это, Жорж?.. Я сама бы сделала…

– Ты видела, сколько времени? Давайте уже дуйте скорее! А ты, мартышонок, принеси мне хорошие отметки сегодня!

Том не ответил, рот был занят гармошкой, он подбирал первые ноты «Hey Jude»[10], уставившись прямо перед собой. Стелла ожгла его возмущенным взглядом.

– О’кей, – ответил Том и вновь занялся гармошкой.

Стелла подняла стекло.

– Мог бы быть и повежливее. Что, очень хочется самому разгребать снег? Благодаря ему мы выиграли как минимум полчаса, между прочим.

– Я ему не мартышонок. И он мне не отец.

На втором этаже предприятия Куртуа, как орлиное гнездо, примостился кабинет Жюли. Эта большая застекленная комната была похожа на сторожевую башню. Она возвышалась над аллеями, на которых теснились разбитые машины, тракторы, балки и рельсы, металлоконструкции, листы кровельного железа, шифер, старые плиты, шланги и трубы, разные бытовые приборы. Жюли с кем-то тихо переговаривается, зажав телефон между плечом и ухом. Она что-то царапает в своем блокноте, записывает какие-то цифры, складывает, вычитает, умножает, делит, кивает, проводит ладонью по шее, чтобы объяснить, что имеет дело с занудой, потом вновь погружается в свои неразборчивые записи, при этом успевая следить за экранами наблюдения. Вся территория стройки непрерывно находится под наблюдением. Днем и ночью. Можно увеличить изображение, замедлить и остановить в момент непонятного движения, подозрительного действия, возможного получения взятки.

Стелла демонстрирует Жюли свои новенькие перчатки, стучит ими по рабочему столу. Стук их отдается в офисе как радостный удар хлыстом. Жюли поднимает кверху большой палец, одобряя покупку. «Да еще со скидкой», – отвечает Стелла. Жюли изображает, что аплодирует, продолжая при этом разговор по телефону.

На ней балахон, который совсем недавно состряпала Стелла в своей мастерской лоскутного шитья, называемого теперь модным словом «пэчворк». Здоровенный светло-серый свитер с разноцветной аппликацией: «I am a candy girl»[11] на ослепительно-алом сердце. Все девушки собрались тогда, чтобы отпраздновать первое лоскутное одеяние Жюли посреди рулонов ситца, сатина, войлока, вельвета, мотков шерсти и катушек с нитками. Жюли сначала сомневалась, прежде чем надеть на себя балахон. Потом решительно сняла очки и продела голову в вырез. Они все зааплодировали, закричали: «Браво, Жюли!» Все для них было поводом устраивать праздники и поздравлять друг друга. «Как вы думаете, не жмет?» – спросила она, расправляя пуловер на груди. Метр шестьдесят два, семьдесят килограммов, темные густые курчавые волосы, красные щеки, маленький носик симпатичного пекинеса. «Нет, ну что ты!» – хором отозвались они. «И вы думаете, это подзадорит парней?» В тридцать четыре года Жюли все никак не могла найти достойного ее спутника. Они засмеялись: «Ну да, конечно, у них возникнут всякие соответствующие мысли!» – «Да им не мыслей не хватает, а смелости», – вздохнула Жюли…