Вера, как всегда взволнованная в этот день, повела в класс свой 3-й «б». На первом уроке рассказала детям о том, как идёт война, как под мудрым сталинским руководством их отцы бьют проклятых фашистов. Говорила тихим, надтреснутым голосом; о Мише по-прежнему не было никаких известий.
Потекли привычные, наполненные всякими повседневными заботами будни. Вера старалась подольше бывать в школе, это отвлекало её от тревожных мыслей. Тем более нагрузка большая, тридцать шесть часов, да и программа в прошлом году утверждена новая, усложнённая.
Но к середине сентября неожиданно пришёл приказ: занятия в школе прекратить, ученики и учителя срочно должны эвакуироваться, на сборы сутки. Приказ этот застал всех врасплох. В посёлке по-прежнему мало что было известно о фронте, никакие подробности боёв сюда почти не доносились. Сведения по радио передавались весьма скупые, понять по ним толком ничего не могли. Слухи, конечно, ходили разные, но, что бы ни говорилось, всё равно дарьинцы жили в полном ощущении, что война идёт где-то очень далеко и вряд ли когда до них докатится.
Эвакуация проходила спешно. С раннего утра к школе потянулись люди.
Учителя, а вслед за ними ученики и их матери складывали в грузовики свои нехитрые пожитки, школьный скарб, всё необходимое.
Несколько военных, приехавших из города, руководили погрузкой. Она шла молчаливо, сосредоточенно, без обычной в таких случаях суеты и шумихи. Все понимали значимость момента, пребывание в эвакуации может растянуться на необозримое время.
Надя старательно помогала и Вере, и всем остальным. Она сильно похудела, почернела лицом за прошедшее время. Помимо того, что было отчаянно жалко мужа, крайне тревожно из-за Миши, её к тому же грызло острое чувство несправедливости. Война, понятно, тут общее для всей страны горе. Но почему именно её, красивую, молодую, энергичную, жизнь внезапно лишила всего?!.
За что это с ней случилось? В тридцать лет она уже старуха, бездетная, никому не нужная вдова.
Вон, как хлопочет Вера, отправляя Наташу, как нервничает, посылая очередной запрос в военкомат. Это, конечно, ужасные переживания и страшные хлопоты. Но она, Надя, дорого отдала бы за них. Беда в том, что ей не о ком переживать, не из-за кого хлопотать.
Родителей своих она почти не помнила. Отец погиб на Гражданской, мать поехала куда-то его хоронить и никогда не вернулась, что с ней случилось, никто не знает. Надю с самого детства растила тётка Анисья, материна сестра, которая повесилась несколько лет назад.
После того как у неё на глазах убили мужа, Анисья уже никогда толком не оправилась. А в последние годы у бедной тётки совсем уже нехорошо стало с головой, всего боялась, от каждого шороха тряслась, всё ей казалось, что за ней придут. Надя чего только не делала – и к доктору её таскала, и отвары варила, – всё бесполезно.
В один из таких плохих дней и наложила Анисья на себя руки, успокоилась, стало быть.
Так что теперь Надя вообще осталась совсем одна. Самые близкие ей на свете люди – это Вера и маленькая Наташа, которая сейчас уезжает.
К полудню всё наконец было готово к отъезду. Директор школы Алла Петровна Басина, крупная усатая женщина лет пятидесяти, нашла взглядом Веру, подошла к ней. Молодой учительнице поручили ответственное дело – отправку поселкового архива, так что к эвакуирующимся она присоединится позже, уже в городе.
– Ну, кажется, всё, Верочка, – озабоченно вздохнула директриса. – Значит, мы с вами договорились, как только с архивом закончите, сразу выезжайте. Может, с ним до бетонки доедете?
Вера на секунду задумалась. Предложение соблазнительное, тогда она увидится с Наташей очень скоро. Но архив ехал в область, по другой, начинавшейся после развилки дороге, получалось, что надо давать кругаля, и в Светозерск она тогда попадёт поздно, совсем ночью. Пока доберётся до Дома пионеров, где их разместили, все уже, конечно, будут спать, придётся стучать, будить…