– Сударыня, извольте пройти в зал для получения последних инструкций. Вам полагается их выслушать как участнику спектакля.

Времени до вечернего представления осталось достаточно, чтобы успеть прогуляться до дому, пообедать, рассказать дедушке новости и вернуться, в строгом соответствии с правилами, за час до начала премьеры.

Хотя, честно сказать, суфлеру, то есть мне, приходить заранее нужды нет никакой. Тем более что у меня лично все было готово заблаговременно. Но мне всегда нравилась царившая за кулисами в преддверии премьеры суета.

– Александр Александрович, как тебе кажется, мне в этом парике играть или лучше будет вот в этом? – терзала в коридоре нашего антрепренера госпожа Немирова-Бельская.

– Ты, матушка, меня уж в который раз спрашиваешь?

– Так ты мне ответить так и не соизволил!

– Я тебе, матушка, в пятый раз отвечаю: мне все едино – тот парик или этот. Ты, будь любезна, реши это сама.

– Как же я могу сама, когда ты у нас за режиссера? И потом, с чего ты меня начал матушкой величать?

– Так ты, матушка, мне сегодня матушкой приходишься. Или ты не королева Гертруда, а я не принц Гамлет?

– Саша, мне сейчас не до шуток. Уж будь так любезен и скажи: какой парик мне надеть?

– Катя, надень, пожалуй, этот, – господин Корсаков, не глядя, ткнул в один из париков, которыми столь назойливо крутили у него под самым носом.

– Но он же не идет к красному платью в четвертом действии!

Александр Александрович недоуменно развел руками и обвел взглядом всех присутствующих, как бы ища поддержки. Но присутствующих было совсем немного – помимо его самого и госпожи Бельской рядом оказалась лишь я. Тем не менее господин антрепренер кинулся ко мне со всех ног.

– Совершенно забыл напомнить вам, сударыня, что мы урезали ту часть сцены, где Гамлет беседует с Розенкранцем и Гильдерстерном. Вы уж постарайтесь не сбиться.

– Спасибо, что напомнили, – пришлось мне поддержать его игру, затеянную с единственной целью: избавиться от приставаний актрисы. – Не собьюсь, будьте уверены.

Господин Корсаков похлопал меня по плечу и скрылся за дверью своей грим-уборной. Госпожа Бельская так и осталась стоять в одиночестве с двумя париками в руках.

– Екатерина Дмитриевна, а позвольте мне вам совет дать? – обратилась я к ней.

– Да-да, конечно, с удовольствием вас выслушаю, Дашенька, – растерянно пробормотала она в ответ.

– Вы в первых актах, когда в черном платье играете, наденьте вот этот парик. А в последнем – этот. Раз вы платье меняете, то можете и прическу поменять?

На лице актрисы выразилась задумчивость, потом явное удовольствие:

– А что? Это мне нравится. И пусть Саша обижается на самого себя, что не сумел придумать столь очевидного.

Я разделась в комнатке Михеича и отправилась посмотреть, чем он сам сейчас занимается – вдруг ему нужна помощь?

На сцене за закрытым занавесом рабочие проверяли, плавно ли спускается с колосников[15] задник[16] для второй части спектакля. А Михеич менял электрическую лампочку в рампе[17].

– Помочь не нужно? – спросила я.

– Да нет, спасибо, я уже заканчиваю. Эх, а давно ли при свечах играли? Хотя ты уже и не помнишь?

– Ой, помню, Михеич. Видать, я тоже не совсем уже молодая.

Михеич засмеялся, а я подошла к порталу, то есть к боковому краю сцены, чтобы отогнуть край занавеса и выглянуть в зал. Публика уже начала занимать свои места, хотя большая ее часть сейчас оставалась в холлах и у буфетов.

– Театр уж полон, ложи блещут? – спросил меня управившийся с последней лампой Михеич.

– Блещут, а как им не блистать. И как только публика узнаёт, что спектакль будет хорош? На прошлой премьере едва не треть мест пустовала, а на сегодня все билеты проданы заранее.