Черт… Кажется папа вчера не наелся и хотел поужинать в ночь, но с костылями у него ничего не получилось. Я тихо выругалась. Убирая острые осколки, я порезала палец. В глубине души мне было неприятно, что отец так беспомощен, но эта беспомощность стала частью реальности после той проклятой аварии. Несколько лет назад жизнь всей нашей семьи буквально разбилась на части – и не только его.

В один день я потеряла маму и отца. Точнее, мама умерла, как говорят врачи, почти мгновенно, а вот у отца оказались переломаны ноги и таз. Долгая череда операций, металлические конструкции, фиксирующие кости, заменённый тазобедренный сустав, – всё это постепенно возвращало ему подвижность. Доктора прогнозировали, что со временем папа полностью оправится и сможет ходить, как было раньше, если будет заниматься физиотерапией, но время шло, а его подвижность не возвращалась. В последние полгода ситуация стала даже хуже.

Пока подметала осколки, нашла под стулом запылившийся эспандер. Физиотерапевт говорит, что отец обязательно должен ежедневно с ним делать зарядку. Надо отдать, но вначале завтрак. В голове внезапно мелькнула мысль: если я возьму выходные, то смогу провести больше времени с ним, приготовить ужин и проследить, что он выполнил все упражнения. Я глубоко вздохнула и взялась за блинчики с творогом – его любимое блюдо, которое всегда поднимало ему настроение.

Я достала большую миску и начала смешивать ингредиенты: молоко, яйца, щепотка соли и немного сахара. Затем добавила муку, просеивая её через сито, чтобы тесто получилось легким и без комков. Взбив смесь венчиком, я дала ей немного постоять, пока сковородка нагревалась на плите. Капля масла зашипела на горячей поверхности, и я, набрав тесто половником, аккуратно вылила его на сковороду, быстро распределяя по кругу. Выпечка блинов всегда меня успокаивала. Это такое монотонное занятие, за которым можно обдумать всё на свете.

Например, что возвращение Даниила в Норильск – это такая ерунда. Как вернулся, так и уедет. И то, что Эльвира вчера осталась с ним вместо Нимфы – тоже, по сути, ерунда. Сколько у него таких Эльвир в Москве было? Сотни, наверное. Хорошо, что я вчера ушла из одиннадцатой кабинки. Всё правильно сделала. Как забыла Даниила в семнадцать, так забуду и в двадцать. Мне работать надо, выплачивать долги, заботиться об отце… Как только он встанет на ноги, я смогу подумать о нормальной работе.

Скоро кухня наполнилась уютным ароматом выпечки, а первый блин с золотистой корочкой перекочевал на тарелку. Я дала блину остыть и аккуратно завернула в него творог. Затем вновь повторила процедуру со следующим блином, выложила всё на поднос, добавила пару чашек с чаем, ложки. Поискала в шкафчике земляничное варенье – именно с ним мама любила подавать завтрак, а ещё именно она научила меня готовить.

Когда всё было готово, я взялась за ручки и понесла на застеклённую лоджию. Несмотря на холод в этом помещении, отец любил здесь проводить утренние часы, вглядываясь в белоснежные сугробы и отрешённо на лес, где когда-то мы с мамой собирали землянику.

Посуды на подносе было много, да и я побоялась, что башня блинчиков с творогом может рухнуть, а потому притормозила на повороте перед самой лоджией и так и замерла, услышав знакомый голос:

– Димон, я ничего не знал… Честное слово…

– А если бы знал, то что?! Вернулся бы обратно?

– Нет, ты же знаешь, у меня работа, но…

– Даня, ты даже на похороны Марины не приехал! А мы, между прочим, в одной группе учились! Маринка каждый Новый год для тебя шарф вязала. Веришь – нет, но по молодости я даже ревновал её к тебе. – Отец повышал тон всё сильнее и сильнее, и теперь мне даже подслушивать не приходилось, так громко он говорит. – А Олеська! Да она как родилась, так и говорила всегда «любимый дядя Даня», только так тебя и звала. Мы двадцать с лишним лет дружим! И что?! Я всю жизнь считал тебя лучшим другом! Да какое там… единственным!