– Учись, учись, сын, – смеялся Абрам. – Станешь известным врачом, будем с тобой лечить весь город.

Анна тоже улыбалась, глядя на них.

А в один день счастье закончилось. Радио страшным голосом диктора объявило, что немцы напали на Брест. На следующий же день военные собрали борисовских мужчин, торопливо раздали им оружие, повезли куда-то. Через станцию один за другим стучали составы. Их уже никто не считал, не контролировал.

Ещё через день началось бегство. Уже было понятно, что это не просто стычка с немцами, а война не на день, не на два, на несколько недель, возможно, месяцев. И враг прёт вперёд. А значит, нужно вывозить станки, документы, людей. На восток потянулись длинные обозы беженцев.

Залманзоны остались. Им некуда было ехать. В Борисове была их жизнь, их судьба.

– Немцам тоже нужно будет лечиться, – рассудил Абрам. – Переживём.

Фронт приближался стремительно. От близких разрывов задрожали стёкла в оконных рамах. С самолётов бомбили завод и центр Борисова. На подходах к городу немцев встретили курсанты танкового училища. Но они не смогли сдержать натиска железного вала. И 2 июля по улицам застрекотали мотоциклы с вооружёнными людьми в чужой форме.

Новые хозяева сразу же показали, кто тут главный, кто лишний. Старика Шимшу Альтшуля выволокли из дома и пристрелили прямо на улице. Вскоре убили девушек Хаю Гликман, Басю Тавгер и Риву Райнес. Подростки Гиля и Фима Бакаляры оказались не в том месте и не в то время. Немцам не понравилось, что мальчишки ошиваются рядом с техникой, и они утопили их в реке.

Назначили новое начальство. Комендантом города выбран Розенфельд, так же во главе Борисова стали оберштурмфюрер Краффе, начальник управления безопасностью Эгоф, бургомистр Станкевич, начальник полиции Кабаков, начальник районной полиции Ковалевский. Посыпались приказы, один другого страшнее.

Евреев переписали, обязали нашить на одежду жёлтые звёзды. Остальному населению приказали:

«При встрече с жидом переходить на другую сторону улицы, поклоны запрещаются, обмен вещей также, за нарушение – расстрел».

Город притих. Все с ужасом ждали, что будет дальше.

Однажды в аптеку зашёл немецкий солдат, осмотрелся, прошёлся вдоль полок, поскрипывая новыми сапогами, потом указал пальцем на несколько флаконов.

– Господин желает купить? – спросил его Абрам.

Немец что-то раздражённо буркнул в ответ.

Провизор поспешил снять требуемые флаконы с полок, протянуть их «покупателю». Немец прищурил глаз, разглядывая этикетки, потом удовлетворённо кивнул.

– Какими деньгами рассчитываться будете? – уточнил Абрам.

Вместо ответа немец сильно и точно ударил его кулаком в челюсть. И пока скрипач со стонами приходил в себя, посетителя и след простыл. Жаловаться идти было некуда. В принципе, позиция новой власти стала понятна.

В конце августа руководство города объявило, что все евреи должны явиться на площадь. С собой брать только то, что могут унести в руках. Деньги и драгоценности заранее сдать.

Отец запер аптеку, взял в обе руки чемоданы, скрипку доверил Илье. И они пошли. Огромная толпа собралась на площади. Мужчины стояли молча, женщины тихо плакали. Ждали чего угодно. Площадь окружили немцы с карабинами, полицаи с повязками на куртках, возле бывшего исполкома стоял пулемёт.

Ближе к полудню к толпе вышел бургомистр Станкевич. Он был в белой рубашке, модном гражданском костюме и галстуке, но за спиной маячил оберштурмфюрер Краффе, поэтому было понятно, от имени кого говорит бургомистр.

– Евреи! – Станкевич поперхнулся, вытер потный лоб белым платком, раздражённо затолкал платок в карман пиджака. – Евреи! Наше новое правительство приняло ряд приказов, которые я вам сейчас зачитаю.