И глаза…
В театр они так и не сходили тогда. И даже позвонить ей ему всегда мешало что-то неотложное, срочное. А когда выдалась наконец свободная минута, то часы показывали далеко за полночь.
– Ты больше совсем не будешь приходить на тренировки? – спросила она, поздоровавшись.
– Что ты, Танюша, – обязательно буду, – убежденно и даже как-то испуганно ответил он.
– Когда? Через неделю или через месяц? Или уже в следующем году?
– Вот только освобожусь немного по работе…
Его пугал этот ее новый голос. Какой-то чужой, хрипловатый…
– Ты что, простудилась?… А как твои руки? – совсем не к месту вдруг спросил он, чтобы заполнить неловкую паузу.
Таня печально улыбнулась.
– За восемь месяцев даже новые отрасти могли бы… “Неужели действительно уже прошло восемь месяцев?” – с удивлением подумал он и все глядел, не мог оторвать взгляда от милого и дорогого ему лица.
– Нас посылают на практику в Забайкалье на все лето, – тихо сказала Таня. – Правда, Аксенов сказал, что в отношении меня он все это поломает, что нам тебе и мне – нужно готовиться к большой регате, которая обязательно будет во время фестиваля молодежи. Но если ты не хочешь… – Она запнулась и виновато посмотрела на него. – Прости, если не можешь из-за работы… То я лучше поеду на практику, – с усилием выдавила она из себя конец начатой фразы.
И вдруг без всякой связи спросила:
– А как твой сказочный тримаран?
И, не получив ответа, добавила, сдержанно улыбаясь:
– Я как-то рассказала о твоих фантазиях Аксенову, и представь, Андрей Иванович прямо загорелся… Может, не надо было ему говорить?
Олег снова тогда промолчал. Работы по созданию и внедрению блока управления движением корабля “ЭВМ-ПРАКТИКА” стали секретными. Временно, конечно. До проведения эксперимента, то есть до ходовых испытаний и получения первых, пусть даже самых приближенных результатов – научных, технических, экономических… Что он теперь мог сказать ей, Татьяне, из-за нежных, таких родных ему рук которой, собственно, и началось все…
Пробормотав что-то невнятное о детских мечтах, он спросил, когда начинается у них практика.
– Завтра утром улетаем в Красноярск с Бориспольского аэродрома. На аэродроме нужно быть в десять. Приходи проводить, если сможешь…
В голосе ее слышалась едва скрытая ирония.
А он действительно не смог ее тогда проводить. Из Николаева приехали судостроители, и начавшаяся в восемь утра “пятиминутка” окончилась только к одиннадцати часам.
С тоской посмотрев на темный экран видеофона, Олег поехал к деду. Не вдаваясь в подробности, скупо рассказал ему, что очень загружен работой, что из-за этого невольно обидел Таню и что ему очень неловко перед нею за эту нетактичность. Ведь они большие друзья…
– Да брось ты мне мозги засорять, – неожиданно рассердился Захар Карпович. – Тоже мне конспиратор! Интеллигента из себя корчит! “Большие друзья”, “нетактичность”, – передразнивая внука, размашисто ходил он по кабинету. – И откуда только трусость эта у тебя! Любишь девушку, так не распускай слюни, а скажи ей об этом. Она, видно, давно ждет, бедняжка…
Генерал подошел к видеофону, набрал код телеграфа.
– Иди, передавай телеграмму в Красноярск. Коротко и ясно: “Аэропорт. Пассажирский рейс “Киев-Красноярск”. Левиной Татьяне. Люблю, обнимаю, целую. Олег”.
“Как у него все просто”, – мелькнула у Олега мысль, но советом деда он поспешил воспользоваться немедленно. И уже через четыре часа в его кабинет в институт принесли ответ: “Очень рада. Спасибо. Целую. Таня”.
От сердца сразу отлегло. Наступила какая-то легкость и радость во всем. На работе на все находил время. Консультировал, проверял, торопил. Все спорилось, все горело в руках. Несколько раз после отъезда Тани он выезжал в командировки на разные судоверфи. И вдруг в средине июля неожиданный вызов в партком. Его приглашали срочно, немедленно.