– Господин! Господин! Он вернулся к жизни!

Капитан Ямада повелел Пэку накормить человека хлебцами и сушеной хурмой из собственных запасов.

– Только дай хлебцам слегка отмокнуть в снегу. А то он подавится ими, – посоветовал капитан Ямада. Пэк все исполнил, как велели. Он уложил голову мужчины себе на колени и приговаривал что-то успокаивающее по-корейски.

– Они знакомы друг с другом? – осведомился майор Хаяси во время ужина, который состоял из промерзлых онигири[5] и небольшой порции маринованных слив. У компании с собой даже оказалась бутылочка саке, которую вдруг повеселевшие и подобревшие сержанты теперь передавали по кругу.

– Кажется, нет. Пэк вроде бы не признал его, – сказал капитал Ямада. Мужчина был неизвестен и начальнику полиции Фукуде. А вот один из его помощников предположил, что это может быть крестьянин-арендатор по имени Нам. Тот выделялся на фоне остальных обездоленных местных крестьян только тем, что когда-то служил в вооруженных силах Корейской империи. Этот факт и привлек к нему внимание стражей порядка.

– Опасный, получается, малый. Гадюка… – заметил майор Хаяси.

– И гадюка может оказаться полезной. На мой взгляд, стоит сохранить его жизнь хотя бы еще на одну ночь. Вдруг поутру он сможет вывести нас с этой проклятой горы, – отсек с неизменным спокойствием капитан Ямада. Пресытившись всего несколькими хлебцами и одной сушеной хурмой, он начал готовиться к первому караулу.

Утро наступило без рассвета. В сероватом сиянии нового дня перед ними вновь возник лес. В отсутствие солнца плотная завеса теней придавала окружающему миру ощущение полной невесомости. Деревья, камни, снежные глыбы – все казалось сотканным из воздушной серебристой пряжи. Они оказались в некоем безвременье, мире, потерявшемся среди других миров.

По пробуждении в такое утро капитану Ямаде сначала показалось, что он еще грезит. В голову пришла успокаивающая мысль, что в следующий раз, когда откроются его глаза, он обнаружит себя в тепле и уюте собственной постели. Но уже в следующий момент его осенило, где именно он находился, и от разочарования у него скрутило живот. Но и по натуре, и по воспитанию он был приучен ценить глас разума и воспринимать с недоверием всполохи чувств. К любви и даже дружбе он относился с презрением, причисляя их к заблуждениям, достойным лишь низших классов – женщин и мужчин, непригодных считаться представителями сильного пола. Главную проблему с эмоциями он видел в том, что это реакции на внешние стимулы, а не проявления собственной воли и сознательного мышления. Посему Ямада отчитал самого себя за то, что дозволил жалостливые мысли, и поспешил сбросить с себя одеяло.

Ямада встал и вышел справить нужду. И за этим занятием он обнаружил в считаных метрах от места, где он спал, следы огромных лап, намотавших не один круг вокруг лагеря. Ямада разбудил Пэка и охотника, которые спали в обнимку, чтобы не замерзнуть. При одном упоминании следов Пэк сразу же вскочил и начал что-то лихорадочно втолковывать на корейском охотнику. Тот, несмотря на слабый и болезненный вид, сохранил взгляд, необычайно пронзительный для человека, который чуть не умер прошлой ночью. Охотник что-то прошептал, и Пэк помог ему подняться.

– Что он говорит? – спросил капитан Ямада, наблюдая, как охотник осматривает следы и бурчит что-то по-корейски.

– Утверждает, что это почти наверняка тигр. Нет другого зверя, который оставлял бы после себя следы размером с крышку котелка. Это известно всем, – пояснил Пэк. – А теперь говорит, что нам нужно уходить. Прямо сейчас. Тигр всю ночь нас прождал, и он не в духе.