– Он меня, – всхлипнула я, справляясь с бурей эмоций, что до сих пор била ключом. Меня колотило крупно, а дыхание надламывалось.

– Соблазняла с тех пор, как ты ушла, – поверх меня рыкнул наглец, искажая праву. – Малолетка бесстыжая, – ткнул в меня пальцем. – Только ты за порог, эта с* сразу ко мне приползла. И глянь, в чём пришла? – словно в доказательство кивнул на мой вид.

– Ах ты… – Мама с лютой ненавистью уставилась на меня.

– Неправда!!! – возмутилась я. И мои правдивые слезы не пройняли родительницу. Во мне бурлило возмущение и негодование. – Лжёт он!

– Да ну?! – бросил с наездом отчим, уже силу своего слова для матери моей ощутив. Скривился: – Я отказал, да спать отправил. А она, дрянь такая, – теперь на мать глянул, продолжая открыто лгать: – разозлилась! Так и сказала: «Матери расскажу, что ты, мол, ко мне пристаешь! – вранье лилось, как из рога изобилия. – Ну я и не выдержал… Решил с* проучить, – выкрутился из положения. – Трепку решил ей устроить! Хотел в ванную закинуть… и водой ледяной умыть… но она драться со мной решила… вот и застопорили в коридоре…

– Мам, – от возмущения даже слов не находила. Но матери уж всё равно было. Она и не желала дослушивать. Окатила лютым презрением, и в следующий миг меня вновь оглушила затрещина.

– Вот как ты мне платишь за любовь, паскуда! – зашипела гневно родительница. Красивое лицо побагровело от ярости, голубые глаза сверкнули ненавистью. – Пою, кормлю! Одеваю! А ты, мразь, моего мужика решила объездить?! – и новая затрещина прилетела. – Шмотки собрала! – в бешенстве меня в стенку влепила, да затылком о твердь приложила мать. – И прочь… с глаз моих! Нет у тебя больше матери!!! – брызгала слюной от гнева. Пока я мысли собирала, за шиворот футболки порванной, толчком грубым отправила в сторону комнаты моей:

– Пять минут! – в спину бросила. – И плевать, куда пойдешь, паскуда! Не звони, не вспоминай… Иначе я за себя не ручаюсь!!!

Она и правда не дала больше пяти минут.

Я быстро собиралась. Но… видимо не слишком.

Мать не сжалилась даже на уговоры отчима дать мне ещё шанс, и ему затрещину прописала. Поэтому он зверем диким зыркал, когда она меня по коридору толкала полураздетую в одном ботинке… и чемоданом не закрытым.

 Так и вышвырнула: сначала поклажу, потом меня, ещё и сапог второй следом швырнув. Прямо в меня. Пока приводила себя в порядок в холодном подъезде, она ещё и сумку с пакетом, которые я собрала, но подхватить не успела, тоже благородно на площадку выставила. И для пущего эффекта ногой притопнула ко мне… с лестницы. И только злорадно отметила, что вещи по ступеням рассыпались, дверью хлопнула. Всем видом показав, как мосты сжигала, да точку жирную ставила.

Никто из соседей не выглянул. Что ж… время такое. Всем плевать на других – самому бы выжить.

А потом я ковыляла с чемоданом и сумкой до остановки на трассе. Мне повезло, город ещё спал. Поэтому радовалась – не придётся оправдываться или лгать знакомым, которых часто встречаешь… особенно, когда момент неподходящий. А идти был долго. Ничего, я сильная… смогу…

И плевать, что холодно. Плевать, что слезы уже на лице ожоги оставили. Плевать, что больно и обидно. Села на остановке убогой, не видавшей ремонта десятки лет. Прикрыла глаза и с грустью подытожила, что теперь и семьи у меня нет!

Ни семьи, ни друзей…

С подругами не заладилось еще со школы. Странная зависть, нелюбовь, презрение сверстниц и девчонок постарше привели к тому, что я была одиночкой. Нет, у меня случались знакомые, но они быстро в стан врагов переходили – ведь если быть со мной, им тоже перепадало, а мало кто был готов к такому испытанию.