– Глупость до добра не доведет, – говорила учительница. – Уму открываются все границы. – Она взглянула на Мирко при последних словах. Мельком, но он успел понять, что она обращалась именно к нему. Он уже давно не замечал ее картавость.

К счастью, если уж он брался за учебу, память его не подводила. Учительница иногда спрашивала, не хочет ли он одолжить какую-нибудь книгу, когда он последним выходил из класса. Он всегда кивал. Он уже давно перечитал скудную библиотеку родителей. И хотя еще не был готов обсуждать с Даникой Грех и Истину, беременность коров, пути Господни, силу трав, жизнь и крест Иисуса, ему казалось, она догадывается, что он не глуп. Чем больше она улыбалась и разговаривала с ним, как со взрослым, тем умнее он себя чувствовал.

Впоследствии ему стало хватать смелости отвечать на ее вопросы. «Спасибо, у меня все хорошо», – говорил он, к примеру, если она спрашивала. Потом выпрямлялся и утирал рукавом пот со лба, в точности как его отец.

Тем сильнее Мирко раздражало, что его помощи не всегда хватало. Даника, бывало, нанимала работника или двух, которые спали в гамаке в частично отгороженной части сарая. Мирко становился беспокоен в присутствии наемников. К счастью, они не надолго задерживались, некоторые всего на пару дней, и они редко говорили о чем-то интересном или умном. Это его немного успокаивало. И еще болезненное утешение, что их было много разных. Не было кого-то одного. Хотя нет, все же был.

– Доброе утро, молодой человек, – начала Даника, когда вышла встречать Мирко во дворе. Она всегда улыбалась, и на щеках проступали ямочки.

Он заметил, что у нее не хватает зуба сверху справа, при том, что остальные зубы были идеальными и ровными. Эта черная дыра ничего не портила. Наоборот, он надеялся ее увидеть, потому что ее было видно, только когда Даника искренне смеялась. Он видел ее, когда принялся за стирку; и когда упал в грязь за амбаром. Хоть было жутко неловко и он готов был сгореть от стыда, Даника так тепло смеялась, что уже не было больно – только удивительно, и он захохотал сам. С тех пор они не раз над этим посмеивались. «Только не споткнись», – кричала она, заметив его с тачкой по пути к луже грязи. И тогда между белоснежными зубами приоткрывалась черная дыра.

Всякий раз, когда Даника шла навстречу Мирко, она смотрела на него так, словно он именно тот человек, которого она и хотела увидеть. Прямо в глаза. Настолько прямо, что сначала он вынужден был невольно опускать взгляд. Потом он научился отвечать, но все равно именно он первым отводил свои голубые глаза от ее зеленых, а не наоборот.

К четырнадцатилетию Мирко приближался, ощущая себя сильным как бык, полным тепла и цветущего счастья, хотя осень сулила что-то другое. Одним утром его во дворе встретила не Даника. И не вдова. Ах, если бы то была просто вдова! Нет, тем туманным утром ему навстречу вышел мужчина. Может, это был просто работник, но вышел он не из амбара. Он стоял в дверях кухни Даники.

Огромный мужчина.

– Доброе утро. Мы сейчас пойдем в поле вместе, – сказал незнакомец, склоняя голову и выходя на ступеньку. Голос был настолько глубок, насколько сам он высок. Он пошел по гравию, и Мирко ощущал его поступь у себя под ногами.

Мирко не ответил. Он просто уставился на мужчину.

Рукава рубашки у него были закатаны до локтей, ткань на мускулах чуть не лопалась. Предплечья были широкие и обожженные солнцем, кисти невероятных размеров. Наполовину расстегнутая рубашка открывала густо заросшую грудь.

Мужчина застегнул штаны и надел подтяжки. Потом плюнул в гравий.

– Даника говорит, ты очень хорошо работаешь. Она скоро подойдет. Только встала.