Я встретил Славию в начале этого лета, когда вместе с Дино вернулся на Соколиную после успешной операции на Чайке. Кондор дал нам три дня на отдых (а потрудились мы изрядно, да к тому же еще и застряли в знаменитых свистящих песках Чайки), и я слетал на море, в пляжные края, где было красиво, безмятежно и немноголюдно. Но хватило меня только на два дня такого безделья. Любой отдых, длящийся более суток, начинает меня утомлять – это я заметил за собой уже давно. Тогда я вернулся в Кремс и весь вечер провел в казино, потихоньку проигрывая остаток премии за операцию на Чайке. Я не азартный игрок, никогда не «завожусь» и всегда знаю, когда нужно встать и уйти. И могу это сделать без колебаний. К полуночи мне повезло – я взял сразу все квадраты на зеркальном заходе в «пятицветной дунайке» (а такое случается в казино не каждый день) и тем самым возместил расходы по вояжу на морское побережье. После этого я остался еще на три партии, милостиво позволив себя обыграть, дабы мои соперники не очень расстраивались. А потом заказал себе партнершу и отправился в интим-павильон. На какие-то прочные связи не было времени, да и желания тоже не было – помнилась мне моя несложившаяся семейная жизнь, и до сих пор что-то словно покалывало в душе, когда я вспоминал Бригитту…

На третий день, отоспавшись и чувствуя себя слишком уж хорошо отдохнувшим за этот краткосрочный, но вполне достаточный для меня отпуск, я загнал себя в спортзал-бассейн и вволю порезвился на тренажерах и наплавался, словно проделывал все это впервые. А ближе к вечеру, умиротворенный и расслабленный, вылез из дому, чтобы просто посидеть на скамейке у Дуная, среди людей.

И вот тут я и увидел Славию. Я бездумно смотрел на искрящуюся от солнца воду, по набережной прогуливались горожане, но эта девушка была как бы отстранена от всех. Она медленно шла сама по себе, словно окутанная невидимым силовым полем, отталкивающим все окружающее, смотрела в никуда, и я сразу уловил исходящую от нее легкую грусть, подобную слабому горьковатому аромату неведомого цветка. Я даже не помню, как она была одета, – я просто почувствовал этот слабый грустный аромат, и мне захотелось развеять его. Она села на другом краю скамейки, не замечая меня (я был уверен в этом), не замечая никого и ничего вокруг, потому что она была обращена в себя, в свою грусть.

Не знаю, как и чем мне все-таки удалось привлечь ее внимание. Может быть, она просто увидела в моих попытках к общению возможность хоть на некоторое время ускользнуть от своей грусти? Не знаю. Вот уже кончается лето, первое лето нашего знакомства, а она все так же чуточку грустна, и теперь я начинаю думать, что грустит она не о чем-то и не о ком-то – просто суждено ей быть именно такой. Есть же на свете весельчаки, которые ну просто брызжут энергией и задором, лучатся жизнерадостностью, невольно заставляя веселиться окружающих, – так почему бы не быть и противоположному типу людей? Эманация грусти, не связанная с каким-то конкретным объектом или событием, – вот что такое, по-моему, происходило со Славией.

Конечно, я мог бы осторожными расспросами попытаться что-нибудь выведать у нее (как-никак профессионал!), но я не считал себя вправе заниматься подобными вещами. Я не был с ней следователем, а она – подозреваемой, и в конце-то концов, у каждого есть право носить в себе некую тайну. Много всякой всячины постигли мы об окружающем мире, а вот можем ли, умеем ли порой разобраться в самих себе? И вполне возможно, Славия сама не знает причину своей грусти… или и нет все-таки никакой причины, а есть устойчивое, постоянное состояние души…