Кот вошел в мою жизнь как гроза, что сейчас шла за нами. Он тихо сводил меня с ума, заставляя фривольные мысли резво бегать по кругу со рвением цирковых лошадок, игравших свой номер.

Он молчал, сидя рядом. И пусть. Это ничего уже не меняло. Мои чувства – мои лишь проблемы, и я благодарна ему за открывшиеся глаза. Могу ведь, оказывается, я быть такой, как сегодня. Просто… все эти годы его рядом не было. И не будет теперь, очевидно.

Снова взглянул на часы. Как хотелось просить его: “Не отпускай, забери меня из этой серости, хоть собеседницей, хоть прислугой!”

Да, за один только день всегда несчастная, но очень гордая Илонка Король растеряла всю свою эту чертову спесь. Но роль свою нужно играть до конца. Молча кивнула, отстегивая ремень безопасности и дверь открывая.

Он тоже вышел, и под недоуменный мой взгляд пожал плечами:

– Я провожу тебя. Под поезд еще упадешь, а мне соскребать потом тебя с рельсов.

И почему столько грусти в глазах его? Жалеет о потраченном на меня времени?

Забрала свою сумку из его рук и пошла вперед, не оглядываясь почему-то. Мне казалось, что он потихоньку отстанет сейчас и останется. Сядет в машину, помашет, наверно, рукой и уедет. До поезда десять минут, никуда без Кота я не денусь.

Капал крупный дождь, первый предвестник грозы. Его крупные капли оставляли мокрые круглые пятна на бетонной панели платформы. Это все коварные белые ночи. Они совершенно стирали ощущение реального времени. Я стояла, ловя ртом эти самые капли, скрывавшие слезы, и смотрела на загорающийся красным светофор переезда.

Мягкое тепло на спине стало такой неожиданностью, что я даже вскрикнула.

Кот неслышно подошел сзади, осторожно меня приобнял, нежно притягивая к себе. Раздался тихий щелчок, и над нашими головами развернулся большой черный купол его зонта.

– Ты куда убежала опять? Лю, нельзя так все время метаться. Мы же не попрощались.

Низкий голос над ухом предательски уничтожал все построенные мной снова защиты и опоры.

– А надо? Зачем? – само как-то спросилось.

Ох, слышала бы это моя благовоспитанная мама, ох, что она бы сказала. А мне отчего-то вдруг стало сейчас все равно. Я не хотела прощаться.

Он снова промолчал, лишь зачем-то прижав меня крепче. Настолько, что сквозь все слои плотной ткани я услышала звук его сердца, гудящего, как набат.

Сквозь стену хлынувшего все же дождя полыхнули глаза электрички, приближавшейся неотвратимо, безжалостно. Я осторожно освободилась из крепкого круга таких нужных мне рук, медленно разворачиваясь. Очень хотелось увидеть его еще раз. В самый-самый последний. Пристальный потемневший взгляд, складка непрошенная между бровей, сразу сделавшая это улыбчивое лицо очень жестким.

Секунду мы молча смотрели друг другу в глаза. А потом… мужская рука у меня на щеке, пальцы, поднявшие дрогнувший подбородок, прикосновение губ, жестких, сухих, раскаленных. Дыхание на лице. Этого быть просто не может.

Поцелуй наш был похож на удар близкой молнии. Разряд, вспышка, боль, грохот рушащегося сознания, подкашивающиеся колени.

Кот поймал меня, нежно целуя в висок, рядом раздался звук открывающихся дверей вагона электрички. Бежать!

Только бежать. Я вырвалась из ладоней его, прошептала: “Прости” и рванула туда, где меня не догонят. В окна видела, как Кот развернулся и быстро пошел к автостоянке у станции.

Вот и все.

Я плохо помню дорогу домой. В поезде почти никого не было, а в этом вагоне сидела вообще только я. Ошарашенная, всю дорогу судорожно трогавшая свои губы, как будто не веря в их существование. Так и ехала, глупейшим образом улыбаясь и пялясь зачем-то в окно на стоявший за стеклами лес.