Но нам повезло: по первому же вывешенному у метро объявлению раздался телефонный звонок. Звонившая без обиняков перешла к делу: «Торговаться будем, или как?» От такого вступления я настолько опешил, что забыл даже, какую сумму положили мы для себя на эту статью расходов. «Да вы не волнуйтесь, – заикаясь от храбрости отвечал я под испепеляющим взглядом жены, – сколько скажете, столько и будет». «Лады, – удовлетворенно пророкотала трубка. – Тогда диктуйте адрес». И мы в смятении стали ждать появления нашего семейного Джека-потрошителя.

Как оказалось впоследствии, мой импульсивный ответ был в той ситуации единственно верным. Потому что имелось у Зинаиды Ивановны предложение в её собственном доме, да мало давали. А она много и не просила. И её телефонный демарш был скорее так, для острастки. Да ещё чтобы прощупать будущих клиентов на предмет их скаредности. А скаредных она страсть как не любила.

Однако не без трепета решились мы доверить ей свое драгоценное чадо: уж больно страшной по первому впечатлению выглядела Зинаида Ивановна. С грубым, низким голосом, прощупывающим взглядом из-под густых, нависших бровей да ещё с какими-то мужскими ухватками. Только что не курила. Впрочем, наши опасения довольно скоро рассеялись. Потому что, несмотря на свой грозный вид, питала она непобедимую слабость к детям. Своих же у неё не было, да не знаю, что и было у неё в ту пору, кроме этих чужих детей. Суровая жизненная школа в многонаселенной московской коммуналке угадывалась за её спиной, и эту школу прошла она, видимо, в одиночку, без поддержки родственного плеча.

Зинаида Ивановна, конечно, быстро раскусила нашу с Зоей житейскую неприспособленность, но пользоваться ею не желала и вела самый дотошный учёт всех своих покупок и расходов. Вдобавок она оказалась весьма стеснительной на чужой кухне, никогда не садилась за стол без приглашения, и это нас даже немного тяготило. Впрочем, хозяйки в доме на тот момент, по существу, не было: моя мама, как уже было сказано, болела и почти не вставала, ну а невестка как-то не успела принять у неё бразды правления. Отец же, вообще с подозрением относившийся к присутствию постороннего человека в доме, старался в отношения с Зинаидой Ивановной не вступать.

Но когда мамы не стало, оказалась она с нашим дедом как бы один на один. И что между ними произошло – мы так и не узнали. Но однажды, собираясь домой, Зинаида Ивановна зашла в нашу комнату и, словно ненароком, сообщила: «А я от вас ухожу». И тут же, отметая всякую возможность уговоров, добавила (как мы потом поняли – соврала): «Переманивают меня. В своём доме буду нянчить. Что-то тяжко мне стало ездить».

Сейчас, по прошествии стольких лет, я, конечно, понимаю, что не было для нас никакой в том трагедии – остаться одним, без Зинаиды Ивановны. Но в тот момент, признаюсь, сделалось нам с Зоей неуютно. Словно вдруг выбрали какой-то главный якорь, за который цеплялась наша семейная скорлупка, и пустилась она в неверное плавание по воле волн.

И вот тут уже я бесповоротно засел за телефон и начал обзванивать подмосковные здравницы, чьи номера значились в городском телефонном справочнике. Собственно, на телефон и была вся надежда, потому что ездить в промороженных электричках да в автобусах было мне в ту пору ещё не под силу. Правда, предварительно сговорились с друзьями, что в случае, если найду что-то подходящее, они меня свозят туда на своей машине. Вот благодаря этой машине я уже через сутки сидел в кабинете главного врача подмосковного санатория, что в трёх километрах от Звенигорода, и вел с ним сложную тактическую игру-беседу.