– Ой, ремонт сделаете, обживетесь, дай вам Бог, – говорит Света.

– Ну, хватит про ремонт, – просит Настя. – Он еще не начался, а я уже думать про него не могу.

– А что у вас там за мемориальные доски в прихожей? – интересуется Илья.

– Тырдышный Иван Макарович – великий советский писатель… Неужели не знаете? – оживляется Антонина Павловна, скрипнув в сторону Ильи шейным остеохондрозом.

– Что-то такое слышал… Но не читал… Нет, не читал.

– Сейчас вообще хорошую литературу не читают… Все детективы, а на детективах народ не воспитаешь.

– Это да… – до неправдоподобия участливо вздыхает Илья.

– Иван Макарович был дважды лауреатом Сталинской премии за великолепные романы «Хмарь» и «Ярь».

– А-а, ну «Хмарь», «Ярь» конечно…

– Ну вот, видите… Это же в школе изучали раньше. Теперь, правда, это варварски вычеркнули из программы. Они так и Пушкина вычеркнут. Илья, вот вы такой умный человек… Вы бы повлияли на вашего друга. Он хочет, чтобы я выкинула Ивана Макарыча вон из этого дома…

– В смысле?

– Видите ли, после закрытия музея я храню всю экспозицию, все вещи Ивана Макаровича…

– А зачем?

– Как зачем? Для потомков. Для будущих читателей романов «Хмарь» и «Ярь».

– А-а, ну, конечно…

В коридоре Марьяна машет руками, как экскурсовод:

– Вот эту стенку надо убрать и перегородку между ванной и туалетом тоже. А проход закрыть. Вот здесь и здесь.

– Как же мы тогда на кухню попадем? – недоумевает Настя.

– Зачем вам кухня? Будете питаться в ресторанах, – говорит Света.

– У него язва. Ему в ресторанах нельзя. Я ему и на работу диетические обеды готовлю.

– Святая, – умиляется Марьяна.

– Да, – соглашается Антонина Павловна.

– Ой! Собирается он как-то на работу, – говорит Настя. – Я даю ему два пакета: в одном мусор, в другом обед. Прошу его мусор выбросить. Во дворе у нас баки, и говорю – смотри ж, не перепутай!

– Кажется, я догадался, чем эта история закончилась, – заявляет Илья.

– Что вы думаете? – продолжает Настя, не обращая внимания. – Он приходит на работу, кладет пакет в холодильник. На перерыве девочки свои свертки разворачивают, выкладывают на тарелки кто что принес, а он там с каким-то пациентом задержался.

– Так я и знал, – говорит Илья, теряя интерес к истории.

– Они и его пакет из холодильника достают. Разворачивают, а там ужас – какие-то объедки-огрызки, всякая гадость. Они говорят: господи, чем его жена кормит!

Все смеются, кроме Антонины Павловны и Ильи.

– Илья, – говорит она, – хотите, я расскажу вам всю правду о жизни и творчестве Ивана Макаровича?

– Всю?

Но не успевает Илья как следует испугаться, как откуда-то из недр необжитой квартиры раздается истошный крик. Все бросаются туда, на этот тиражируемый эхом дикий, скачущий по стенам вопль ужаса. На пороге одной из комнат, схватившись за сердце, сидит Марьяна с белым, как у гипсовой статуи, лицом.

– Что случилось?

– Кто это? – деревянным голосом спрашивает Марьяна, указывая дрожащим пальцем в глубь комнаты.

– Мы забыли сказать, – вздыхает с облегчением Настя, – это дедушка.

– Ясно, что не бабушка, – злится Марьяна.

– Остался от прошлых хозяев, – спокойно объясняет Настя. – Он пока живет у нас, чтобы не умереть от переезда.

– Да я сама чуть не умерла! Захожу, думаю – где я сумку положила? Нащупала выключатель… Бац – а он на меня смотрит… прямо в сантиметре от лица… Я думаю – привидение. Думаю – конец! Всю жизнь свою паскудную вспомнила.

– Это кто – Тырдышный? – выглядывая из-за дверного проема, интересуется Илья.

– Вы что? Иван Макарович умер в пятьдесят четвертом году! – обиженно говорит Антонина Павловна.

– Ну и что? У нас знаете как? Умер-шмумер, а тело его живет…