Бойкий парень приволок целый саквояж яств и ловко расставил их на свежей скатерти. На ужин было предложено меню типа «Дружба народов». Сначала жизнерадостная Адриатика в виде разноцветного греческого салата, после которого хозяин предложил по пятьдесят грамм отличной водки из вычурного старинного графина. Водку он сам настаивал на лимонных корочках. Выпили, и графин тут же вернулся в шкафчик, считавшийся баром. Далее шел настоящий грузинский харчо, в котором всего в меру: грецкий орех не подавляет нежную кислинку ткемали, а подыгрывает ей, создавая приятную композицию; чеснока немного, чтобы не убивал все блюдо своей вкусовой навязчивостью, а растворялся в горячем мясном бульоне, подчеркивая его наваристость. Завершалась трапеза котлетами из мозгов по-новгородски. Нежнейший продукт русской кухни легким перышком покрывал съеденное и выпитое.

«А мозги-то он заказал с воспитательным смыслом», – подумал Валя, но тему ущербности своих мозгов поднимать не стал, а спросил иное, всплывшее совсем случайно из каких-то глубин сознания:

– А скажи мне, Сей Дмитрич, почему театральных на старинную классику тянет? Дряхлую и примитивную, как наша уборщица. Если им ЗОЖ приспичило, так писали бы современную пьесу, зачем старинных разбойников притягивать за уши?

– Э-э-э, как ты воспринимаешь. Нет, друг Валико Зурабович, не так это. Во-первых, где ты возьмешь современных драматургов уровня Шиллера, Пушкина, Чехова? Чехов вообще отдельная статья. Вторым номером идет престиж, соревнование в оригинальности: взять то, что ставлено-переставлено в мире, и переиначить, чтобы критика «Ах!» – и в обморок, а зритель «Вау, мать вашу!» – и с букетами. К тому же актеры, ты и сам знаешь, не особо жалуют современную драматургию. Плоская она, однозначная, все дно на поверхности, как мелководье. Да и пророков в своем и не в своем отечестве нет, как принято в человеческой среде. Вот умрет гений, тогда его и прочувствуют лет через пятьдесят, как Булгакова, например. А самое главное, они же как, суки, писали! Если выбрать правильный угол зрения – современнее не придумаешь. Классики, если разобраться, современнее ныне живущих и пишущих.

Валя возмутился:

– Ну ты завернул! А скажи мне, что современного в «Евгении Онегине»? Такого сейчас вообще быть не может.

– Не видишь ты главного. Сделать из Онегина современную историю – как два пальца… Слушай. Есть мальчик-мажор Евгений, Женя. У него папа – олигарх, мама – пофиг кто. Женя тусит в Питере, прогуливает папенькины денежки, крутит с девицами, танцует по клубам. В одном из клубов случается драка, неожиданно кто-то сует Жене в руку травмат, и Женя ранит в ногу известного продюсера. Папенька скандал утрясает, но гневается по-взрослому и говорит сыну человеческим голосом: «Вот что, козел, нефиг деньги мои прогуливать, зарабатывай свои. Для начала отправишься в Крым к своей бабке, у нее дом с садом и виноградник, будешь ей по хозяйству помогать». Евгений плюет себе в бороду, папаше под ноги и отваливает, денег-то у него других нет. Втайне он надеется, что в Крыму тоже люди и они разные, можно найти компашку, чтобы жить, как в Питере, жизнью повесы и кутилы. Но хрена лысого. Бабкина усадьба в горах на диком отшибе, хозяйство у нее – туева хуча гектаров земли, где в основном виноградник, и пахоты там немерено. Папаша кредитки отобрал, оставил мелочевку. Из всех развлечений – два коттеджа по соседству, такие же сельские виноградари. В одном доме живет мужик с сыном Владимиром, примерно того же возраста, что и Женя, в другом – папа, мама и две дочери, Ольга и Татьяна. Евгений с Владимиром слегка подруживает, но троллит. Его забавляет провинциальный романтизм, незнание столичной жизни, искусственное, как ему кажется, обожание Ольги. Но вместе с Вовой он начинает ходить в дом Лариных.