Зоя кивала, а у самой сердце уходило в пятки. Когда дошли до дома, Парамонов попросил войти. Зоя пригласила его.

Дети подбежали к Зое, обняли её за ноги.

А Парамонов, увидев маленького Джана, аж ахнул.

– Ну похож, ну как же похож на отца, – воскликнул он.

Джан испугался чужого человека и спрятался за Зоей. Она взяла его на руки, подошла с ним к Парамонову и сказала:

– Сынок, этого дядю не нужно бояться, он наш спаситель.

– Ну-у-у, наговорила, – произнёс Парамонов. – Какой я спаситель? Я обычный человек. Ладно, бабоньки, пойду я. Буду нужен, мои двери для вас открыты.

Кивнул и вышел. После ухода Парамонова в дом вошёл китаец, он привёл за руку Прохора. Евгения бросилась к сыну, обняла его и зарыдала.

Зоя сунула в руки Джану хлеб, тот не отказался, прижал его к себе и сказал:

– Это будет самый вкусный хлеб в моей жизни, спасибо.

– Спасибо вам, Джан, за Прохора. Вы столько раз нас выручали, – Зоя подошла к Джану и обняла его.

Китаец ушёл.

Зоя и Евгения по очереди работали на пекарне. К отцу и мачехе Зоя не ходила. Но очень скучала по братьям. Редко навещала пани Анну. Та к сентябрю 1915 года расцвела.

Когда в Ростов-на-Дону эвакуировали Варшавский университет, пани Анна светилась от счастья. Она так давно не слышала родного языка, что стала ходить на встречи со студентами каждый день. Брала с собой тринадцатилетнюю Софью, и девочка тоже говорила со студентами на польском. Вскоре Софье приглянулся один польский юноша. Анне он тоже приглянулся, и она пригласила его к себе домой.

Польский юноша по имени Влодек очаровал пани Анну. За ужином, на который он был приглашён, говорили только по-польски. А когда Анна услышала фамилию Влодека, земля чуть не ушла у неё из-под ног.

– Ковальски… – прошептала пани. – А имя твоей матушки?

– Мою мать зовут пани Берта. Берта Ковальски.

– Боже мой, боже мой, Берта. Моя милая Берта.

Влодек удивлённо смотрел на Анну. Пани была очень взволнована. Герман даже принёс ей успокоительное.

– Вы знаете мою мать? – спросил Влодек.

– Конечно, – пани Анна встала со стула, подошла к юноше и обняла его, – она моя подруга. А как же твой отец, как он?

– О, отца я совсем не помню, он умер, когда мне было два года. Мать живёт сейчас одна. Мой старший брат погиб в первые дни войны. Я просил мать уехать со мной, но она отказалась.

– Бедная, бедная моя Берта, – причитала Анна. – Как же мне хочется увидеть её. Как всё-таки тесен мир. Боже, бедная моя Берта.

– Мама никогда не говорила о вас, – произнёс юноша, – я удивлён, что вы знакомы.

Весь вечер Влодек рассказывал о матери. Анна то плакала, то смеялась. Софья даже начала ревновать мать к юноше. Ведь Влодек, разговаривая с Анной, совсем не обращал внимания на Софью.

Когда наконец-то Анне показалось, что знает о Берте уже всё, села писать ей письмо. В ближайшее время Влодек обещал отправить это письмо вместе со своим.

Анна почти перестала говорить по-русски, она опять использовала только родной язык. Софья иногда понимала её плохо, на что пани говорила шутя:

– Ты же уедешь с Влодеком в Варшаву, как будешь разговаривать там?

А Софья отвечала, что без Анны в Варшаву не поедет.

Ближе к зиме пришла трагическая новость из Польши. Умерла мать Анны пани Лена. Прочитав письмо, Анна не всплакнула. Она просто ушла в свою комнату и не выходила из неё несколько дней. Ни с кем не разговаривала, молчала. А когда наконец-то пришла в себя и вышла из комнаты, то сказала Герману:

– Мне снилась мать и Густав. Мне не снится Янек. Он жив, Герман. Моё материнское сердце чувствует это. Найди его, прошу тебя. У тебя были связи, у тебя были друзья.