Женщины возвращались домой, и к тому времени уже все дети просыпались. Зоя сначала боялась оставлять детей одних дома, особенно маленького Джана. Зачастую он встречал её со слезами. Мать брала его на руки, долго обнимала и обливалась слезами вместе с ним. А потом сын привык и перестал плакать. Теперь он подползал к Злате, прижимался к ней и спал до тех пор, пока не вернётся мать.

Со слезами сына закончились и Зоины слёзы. Высохли в одно мгновение. И внутри всё стало сухо. Зое даже казалось, что её сердце теперь не бьётся, а скрипит, как старое колесо. Она совсем исхудала. Только молочная грудь по-прежнему привлекала внимание мужчин. Дежурные солдаты насвистывали при виде её, пока она разгорячённая намывала утром посуду.

Однажды, когда у Евгении заболел Прохор, и Зоя одна пошла мыть посуду, к ней пристал солдат. Обычно утреннее дежурство несли двое. Но сегодня был только один.

– Ну что же ты, цыпочка без подружки сегодня? Изголодались, небось, обе. Мужички-то ваши на фронте, поди. Ну давай, мы по-быстрому, пока Соловчук не вернулся.

Зоя испуганно схватила черпак, замахнулась.

– Ну-ну, какая ты боевая, прям как муженёк твой на фронте, – затараторил солдат и крепко схватил Зоину руку. Черпак выпал и с грохотом упал на пол.

Солдат приблизился так близко, что Зоя ощутила его горячее дыхание. Вздрогнула и ей на миг показалось, что это Лоран лезет с поцелуем как в день свадьбы. Зоя задрожала, когда солдат схватил её за вторую руку и с силой притянул к себе.

– Татаринцев, сучонок, отпусти девчонку, – вдруг услышала Зоя.

Она оглянулась. Позади стоял второй солдат, он дулом ружья целился в того, кто держал Зоины руки.

– Отпусти, кому говорю, – прошипел он.

Зоя с силой дёрнула руки, Татаринцев ослабил хватку. А она подняла черпак и несколько раз огрела его. Тот заскулил.

Зоя почувствовала, как второй солдат схватил её за плечи и оттащил от первого.

– Ну-ну, не переусердствуй, – забеспокоился он. – А то, вместо дома, на нарах придётся дневать и ночевать, а дома, поди, дети ждут. Не зря же тебе кашу выдают.

Зоя благодарно посмотрела на солдата.

– Спасибо, – тихо произнесла она.

– А ты меня совсем не помнишь? – спросил он неожиданно. – Я Паша. Паша Соловчук. Был в комитете с Янеком. Вы поженились?

Зоя удивлённо взглянула на солдата.

– Не помню тебя, – произнесла она.

– Ну как же так? Хотя вы все были заняты не революцией, а любовью. Одна Таисия чего стоила, – произнёс Соловчук.

Зоя пожала плечами.

– Нет её, кстати, больше, – грустно произнёс Паша. – А я ведь тоже её любил. Ладная была баба. Следователь самым хитрым среди нас оказался. Захомутал, приструнил.

– Как нет? – с тревогой в голосе произнесла Зоя.

– Умерла весной. Она с моей матушкой в лечебнице лежала. Так вот матушка выкарабкалась, а Тая – нет. Следователь её рыдал как баба. Страшно было на него смотреть. Любить мне его не за что было, но жалко стало. Так моя матушка иногда приходит к нему, готовит детям. Хотя говорит, он и сам справляется хорошо. Стал детям и отцом, и матерью. Парамонов ему какое-то жалованье платит, помогает. А Янек-то где?

Зоя ничего не ответила. Соловчук продолжил:

– Хороший он парень, дай ему Бог здоровья.

Зоя сложила вымытую посуду в стопку и вышла из кухни.

– Козёл ты, Пашка, чего тебя чёрт принёс сюда? – услышала она голос возмущённого Татаринцева. – Ну ладно-ладно, не буду я её трогать.

Зоя быстрым шагом спешила домой. Она ещё не задерживалась ни разу. Дома её встречала зарёванная Евгения. У Прохора не спадал жар. Зоя, оставив кашу, решила найти Джана и обратиться к нему за помощью. Она слышала отдаляющийся плач своего младшего сына и успокаивающие его слова дочки Златы.